Читать книгу "Лицо в темноте - Нора Робертс"

— Здорово. Возможно, мы сводим Даррена и Эмму в зоопарк, погуляем по Центральному парку.

Эмма была в восторге. Она хорошо помнила свою первую поездку в Нью-Йорк, большую кровать в гостиничном номере, восторг от вида с вершины мира, карусель в Центральном парке. Она хотела разделить все это с Дарреном.

Пока Элис Уоллингсфорд собирала вещи в детской, Эмма развлекала брата его любимой игрой в ферму.

— Мумука, — сказал он, выбирая черную в белых пятнах игрушку. — Хочу посмотреть мумуку.

— Вряд ли мы увидим корову, но в зоопарке мы посмотрим на львов. — Эмма зарычала, и малыш завизжал.

— Ты его возбуждаешь, — машинально заметила Элис. — А ему уже пора спать.

Девочка лишь закатила глаза. Даррен в комбинезоне и красных кедах плясал вокруг нее и, чтобы услышать одобрение сестры, неуклюже перекувырнулся.

— Сколько энергии, — произнесла няня, очарованная мальчиком. — Понятия не имею, как мы уложим его в кровать.

— Не убирайте Чарли, — предупредила Эмма, видя, что Элис уже собралась бросить его в коробку. — Он должен лететь на самолете вместе со мной.

— Его нужно хорошенько помыть. Эмма, не клади собаку в детскую кроватку.

— Я люблю Чарли, — заявил Даррен и попробовал выполнить еще один кувырок, но рухнул на детский строительный набор. И не думая плакать, он начал постукивать деревянным молотком по разноцветным кубикам. — Я люблю Чарли, — запел он под собственный аккомпанемент.

— Как бы то ни было, а от собаки уже попахивает. Я не хочу, чтобы у тебя в кроватке заводились бактерии.

— Я люблю бактерии, — улыбнулся Даррен.

— Ты просто невыносим. Сейчас Элис искупает тебя в ванне с пузырьками. Эмма, собери игру, — добавила она, задержавшись в дверях. — Ты вымоешься после Даррена, а потом спустишься вниз и пожелаешь спокойной ночи родителям.

— Да, мэм.

Когда няня ушла, Эмма взяла Чарли и уткнулась лицом в плюш. Ничем от него не пахнет. И она положит его в кроватку Даррена, потому что Чарли будет охранять малыша, пока она спит.

— Зачем ты наприглашал столько народа? — Бев поправила диванные подушки, сознавая, что это пустая трата времени.

— Мы ведь должны попрощаться со всеми, не так ли? — сказал Брайан, ставя пластинку Джими Хендрикса, так как это напоминало, что музыка умершего мастера продолжает жить. — К тому же в Лондоне мы снова будем много работать. Я хочу Расслабиться, пока это возможно.

— Как можно расслабиться, когда по дому расхаживает сотня гостей?

— Бев, это же наш прощальный вечер.

Она хотела возразить, но тут Элис ввела в комнату детей.

— Вот мой хороший мальчик. — Подбросив сына, Бев чмокнула его и, зная, как Эмма боится самолетов, погладила ее по голове. — Чарли готов к путешествию?

— Он немного волнуется, но со мной ему будет хорошо.

— Конечно. Уже помылись?

Бев хотела заняться этим сама. Она очень любила играть с Дарреном в ванной, проводя намыленной мочалкой по его блестящей коже.

— Все помылись и готовы ко сну, — вставила Элис. — Они зашли пожелать вам спокойной ночи, перед тем как я уложу их.

— Я сама, Элис. Из-за столпотворения в доме я почти не видела сегодня детей.

— Хорошо, мэм. Я закончу укладывать вещи.

— Папа, — застенчиво улыбнулась Эмма, — ты не расскажешь сказку? Пожалуйста.

Брайану хотелось скрутить папироску с доброй травкой и послушать музыку, но он не смог отказать.

Потребовалось две сказки, чтобы у Даррена начали закрываться глаза. Малыш боролся со сном, как обычно боролся с вынужденным бездействием. Он всегда хотел чем-то заниматься, бегать, смеяться, кувыркаться. А больше всего он хотел быть храбрым молодым рыцарем, о котором рассказывал отец, держать сверкающий волшебный меч и поражать драконов.

Зевнув, Даррен устроился поудобнее на груди у матери. Он знал, что Эмма рядом, поэтому уснул счастливым.

Не проснулся он и тогда, когда его перекладывали в кроватку. Даррен спал так же, как делал все остальное, — с полной отдачей. Подоткнув голубое одеяло, Бев попыталась не думать о том, что скоро кровать станет для него слишком маленькой.

— Он прекрасен. — Не в силах удержаться, она погладила сына по теплой щеке.

— Когда Даррен спит, трудно поверить, что он способен одной рукой поставить на уши весь дом, — сказал Брайан.

— Он использует обе руки, — засмеялась Бев, обнимая мужа за талию.

— И ноги.

— Я еще не видела человека, который бы так любил жизнь. Глядя на него, я сознаю, что имею все, о чем когда-либо мечтала, и представляю, каким он будет через год, через пять лет. И это хоть как-то скрашивает мысль о том, что стареешь.

— Рок-звезды не стареют. — Впервые Бев услышала в голосе мужа нотку сарказма. Или разочарования. — Они умирают от передозировки наркотиков или отправляются играть в Лас-Вегас в белых костюмах.

— Только не ты, Брай.

— Ага, если я когда-нибудь куплю себе белый костюм с блестками, дай мне пинка под зад.

— С превеликим удовольствием. — Бев погладила его по щеке, словно одного из своих детей. — Пойдем укладывать Эмму.

— Я хочу быть честным по отношению к ним, Бев. По отношению к ним, к тебе.

— Ты все делаешь правильно.

— В этом затраханном мире что-то не так. Раньше я думал, что, если мы чего-то добьемся, чего-то настоящего, люди будут нас слушать. И мы сможем что-то изменить. Теперь не знаю.

— Что случилось, Брай?

— Не знаю. — Он уложил Эмму в кровать, страстно желая ухватить причину своего разочарования. — Пару лет назад, когда у нас только начинало что-то получаться, я думал, что это превосходно. Вопящие девицы, наши фотографии во всех журналах, наши песни из каждого окна.

— Ты же этого хотел.

— Возможно. Не знаю. Разве кто-то может услышать, что мы пытаемся сказать, если публика вопит от начала до конца концерта? Мы — только предмет потребления, образ, который отполировал Пит, чтобы продавать наши пластинки. Ненавижу это. Иногда мне кажется, что нужно вернуться туда, откуда мы начали: в пивные, где люди нас слушали или танцевали под нашу музыку. Тогда мы могли общаться с ними. — Брайан провел рукой по волосам жены. — По-моему, я в те времена даже не понимал, как нам было здорово. Но вернуться в прошлое невозможно.

— Почему же ты до сих пор молчал? Почему не говорил об этом?

— Я и сам не знал. Дело в том, что я не ощущаю себя больше Брайаном Макавоем. — Как объяснить, что чувства небывалого подъема, сопричастные к великому музыкальному братству, пережитые им в Вудстоке, за этот год заметно потускнели? — Я не знал, как это ужасно, когда нельзя выйти из дома, выпить где-нибудь с ребятами или посидеть на пляже без того, чтобы вокруг не собралась толпа, желающая урвать от тебя кусок.