Читать книгу "Последняя надежда - Сандрин Вольф"

Эти трогательные и душевные минуты она не променяла бы ни за что на свете! Ее сердце пело от счастья, когда Окса смотрела на мать лучившимся от радости взглядом, а Мари отвечала ей сияющей улыбкой.

— Как там, в ресторане, продвигается? — поинтересовалась Окса после своего долгого рассказа о колледже.

Мари всегда работала вместе с Павлом. В Париже, пока муж орудовал у плиты, она блестяще управляла рестораном, командуя целым батальоном официантов «железной рукой в мягкой перчатке» — как подчеркивал Павел, больше, чем кто-либо другой, восторгавшийся талантами жены.

Окса понимала, что теперь, когда родители вознамерились открыть свой собственный ресторан, им приходится работать еще больше, и в глубине души очень об этом сожалела. Такие вот тихие семейные вечера теперь станут совсем редкими…

— Работы почти закончены, но твой отец убежден, что к открытию ничего не будет готово, ты ж его знаешь. Рабочие страшно злы, он постоянно висит у них над душой. И я им искренне сочувствую! Счастье, что есть Пьер, он не такой дерганый… Я рада, что они стали компаньонами, это пойдет на пользу твоему вечно тревожащемуся папаше. Даже я все больше и больше теряю надежду увидеть его когда-нибудь более-менее спокойным… Но нужно держать себя в руках и принимать его таким, какой он есть. В конце концов, именно в этом и заключается любовь, а?

Окса убежденно закивала.

— А как твои занятия? — сменила тему Мари. — Покажешь, что вы прошли?

Счастливая таким вниманием, Окса спешно сбегала за школьными принадлежностями. Все коробки уже были распакованы, и теперь просто нужно было привыкнуть к новому дому, такому английскому, с уютными комнатами, капризными трубами, опускающимися рамами… так отличающемуся от их парижской квартиры.

Окса испытывала самые противоречивые чувства: вроде все на месте — мебель, предметы, люди, которых она любит, но в другом городе и другом окружении, на данный момент, скорее враждебном, во всяком случае, это касалось колледжа.

Но их дом на Бигтоу-сквер был уютным, а сам Лондон удивительным. Окса обожала этот город! Его парки, музеи — все вызывало в ней восторг! Не говоря уже об «английском» образе жизни, английской вежливости и непринужденности, экстравагантности и чувстве стиля, столь естественно перемешанных… Все это ей нравилось, просто требовалось время, чтобы она могла почувствовать себя совсем как прежде.

Вернувшись в гостиную, Окса поймала себя на том, что наблюдает за устроившейся возле камина мамой.

Мари Поллок была высокой женщиной с молочно-белой кожей, худой, но крепкой, с безмятежным и добрым характером. Очень терпеливая, она обладала кипучей энергией, составлявшей резкий контраст с ощущением невозмутимого спокойствия, которое производила при первом впечатлении.

Одежду мама Оксы всегда носила простую и неброскую, как она сама, предпочитая чистые линии и гармоничную расцветку. Этим вечером на ней было очень милое шелковое сине-серое платье, а волосы были собраны в свободный пучок. Окса заметила, какой у матери озабоченный вид и морщинка на лбу. Устала, наверное…

Следует сказать, что за последние несколько дней все следы их недавнего переезда начисто исчезли. Никто бы не поверил, что Поллоки едва здесь поселились. Мари работала, как проклятая, чтобы добиться такого результата…

Годы, проведенные в Китае, сильно повлияли и на ее характер и вкус. Она оформила их гостиную в азиатском стиле, придавшему помещению необычный, экзотический вид. В соседних домах-близнецах царили кружева, цветочные набивные ткани, кожаные или обитые тафтой кресла. Но у Поллоков все было совершенно иначе.

Возле камина стояла статуэтка из серого камня, изображавшая мандарина, взирающего на домочадцев с таким выражением, будто он желал управлять всем хозяйством. На полу, под низеньким красным лакированным столиком со стоящим на нем большим букетом анемонов, лежала бамбуковая циновка. На потолке висел огромный светильник из промасленной бумаги, отбрасывая золотистый свет на стены, украшенные масками Пекинской Оперы, каллиграфическими свитками и фотографиями Оксы.

Надо сказать, что внутреннее убранство нижних этажей, а также барочных апартаментов Драгомиры радикально контрастировало с фасадом здания. Окса любила эти контрасты, они соответствовали ее семье. И ее теперешней жизни…

Девочка пристроилась на обитом черной парчой полудиване у окна напротив Мари, которая внимательно выслушала ее отчет о школьных успехах. Покончив с математикой и английским, Окса присела к матери под бочок, ласково взяла в руки длинную прядь ее волос и, уютно приткнувшись к ее плечу, вдохнула запах материнских духов с ароматом горечавки. И через пару минут, уставшая за этот трудный день, и убаюканная теплом мамы, девочка уже спала, безразличная ко всему происходящему.

Когда Окса открыла глаза, то обнаружила, что по-прежнему лежит на полудиване в гостиной. Теперь комнату освещали только свет фонарей на площади, проникавший сюда через окна. Она была накрыта расшитым цветами лотоса одеялом, а под ее головой лежала мягкая подушка.

— Мама?

Ответа не последовало. Окса села, слегка осовевшая от сна. Потом включила лампу и посмотрела на часы. Девять часов вечера. Она проспала всего лишь какой-то часик. Идти уже совсем спать, или ей хватит пороху заняться еще чем-нибудь? Окса сама толком не знала…

Окса рассеянно швырнула в камин маленький файербол, чтобы снова разжечь потухший огонь.

— Есть! — она победно сжала кулак.

И тут увидела на столе большой лист бумаги. Мама оставила ей записку.

«Детка, ты заснула. Мне не хватило духу тебя будить. Я ненадолго ушла в ресторан, чтобы помочь папе. Спи, моя маленькая. Люблю. Мама».

Окса хмуро собрала школьные принадлежности и поднялась к себе. Напялила пижамные штаны и футболку, почистила зубы, по-прежнему раздумывая, лечь спать или нет.

— Схожу-ка я, чмокну бабулю…

Окса не видела бабушку со вчерашнего дня, с того момента как та натерла мазью синяк у нее на животе. Окса машинально задрала футболку, чтобы посмотреть, как там гематома.

— О-о-о! Это что еще за фигня?

Мазь здорово помогла, потому что синяк, бывший еще недавно иссиня-черным, побледнел, став желтовато-коричневым. Но контур вокруг пупка сохранился, превратившись в идеальную восьмиугольную звезду высотой примерно сантиметров пять. Линии ее были очень четкими, словно нарисованными по линейке фиолетовым фломастером.

Кожа на животе Оксы немного припухла, но никакой боли она больше не чувствовала. Заинтригованная и озадаченная, Окса направилась к лестнице и поднялась к бабушке.

14. Совет в верхах

Окса остановилась на лестничной клетке и прислушалась. Из-за двери доносились голоса, там явно велась очень серьезная дискуссия. Несколько человек негромко разговаривали, У некоторых это получалось хуже, то есть громче, поскольку обрывки фраз доносились до нее даже через закрытую дверь.