Читать книгу "Мираж черной пустыни - Барбара Вуд"

Закрыв дневник и положив его на кровать, Дебора распрямила затекшие ноги, подошла к окну и раздернула шторы. В глаза ей ударил неожиданно яркий солнечный свет. Обнаружив, к своему удивлению, что за окном разгар дня, Дебора поспешно задернула шторы. Она поняла, что, потеряв счет времени, просидела за чтением дневника всю ночь и утро.

Она отвернулась от окна и опустилась на стоящий рядом небольшой диванчик, положив ноги на кофейный столик, откинулась назад и уставилась на потолок. За дверью, в коридоре отеля, кипела жизнь: гремели тележки горничных, перекрикивались на суахили носильщики, периодически звякали лифты. С улицы сквозь наглухо задернутые шторами окна доносилась какофония из шума моторов, рева автомобильных клаксонов и гула людских голосов.

Дебора обняла себя за плечи. На глаза навернулись слезы.

Это было уже слишком — история ее семьи. Она чувствовала себя так, будто ее окатили водой, будто она плыла в бушующем море.

Все это время они были рядом с ней — ответы, за которыми она когда-то пошла к Вачере, желая узнать о другом ребенке, плоде любви Моны и Дэвида. Ответы были у нее под рукой все эти годы, в записях дневника, сделанных аккуратным подчерком Грейс:

«Той ночью мы потеряли четверых: моего дорогого Джеймса, Марио, который был со мной с самого начала, Дэвида Матенге, и ребенка, которого затоптали…»

Затем, через две страницы: «Мона снова беременна. Она говорит, что это ребенок Тима Хопкинса, плод непростительной ошибки, что она была вне себя от горя и не осознавала, что делает».

Из глаз Деборы хлынули слезы, когда она узнала горькую правду своего рождения. «Я была не дитя любви, а всего лишь плодом ошибки».

Дебора подтянула ноги к груди и обхватила их руками. Уткнувшись лицом в колени, она тихонько заплакала.

В дверь постучали.

Она подняла голову. Услышав звук поворачивающегося в замке ключа, вскочила и подбежала к двери. Распахнув ее, увидела на пороге уборщика с тележкой и стопкой чистых полотенец. Он смущенно улыбнулся и жестом показал, что пришел убраться в ее номере.

— Не нужно, спасибо, — сказала она по-английски, затем, увидев, что он не понял, повторила фразу на суахили. Он снова улыбнулся, поклонился и повез свою тележку к другому номеру. Дебора поискала табличку с надписью «Не беспокоить», нашла одну, на которой было написано «Узисумбу», и повесила ее на ручку входной двери.

Она прислонилась к двери и закрыла глаза.

«Что я здесь делаю? Зачем я приехала?»

Шум с улицы, проникающий в комнату даже через закрытые окна, становился все громче. Она слышала зов Найроби, но пыталась игнорировать его. Внезапно ей стало страшно.

«Ты чего-то боишься, — прозвучал в ее голове голос. — Почему ты бежишь от меня? Ты боишься меня, Дебби, или ты просто боишься серьезных отношений?» — шесть месяцев назад спросил ее Джонатан.

Она вспомнила о Джонатане Хейзе и попыталась представить его здесь и сейчас, в этой комнате. Она хотела бы знать, как бы он повел себя в этот момент, заставляя ее говорить, вытягивая из нее все ее чувства и мысли, помогая ей пройти через запутанный лабиринт, в котором она заблудилась. Когда она думала о Джонатане, на душе у нее становилось легче, даже его незримое воображаемое присутствие успокаивало ее. Но незримый Джонатан мало чем мог помочь ей: он был слишком эфемерен. При первых же громких звуках, донесшихся из коридора, он мгновенно исчез.

Деборе казалось, что ее тело и душа распались на маленькие кусочки и разлетелись по всему земному шару: одна часть их прилетела сюда, в Восточную Африку, другая вращалась вокруг Джонатана в Сан-Франциско. С самых первых дней в Калифорнии, пятнадцать лет назад, когда она сбежала от реальности, оказавшейся слишком невыносимой для молодой девушки, Дебора по крупицам собирала свое «я» воедино.

«А из какой именно части Англии вы родом, доктор Тривертон?» — спросил ее Джонатан в первый же день их встречи. Дебора была новенькой в больнице, поэтому ее поставили ассистентом к доктору Хейзу. К своему большому удивлению, Дебора призналась, что на самом деле она родилась в Кении, а не в Англии.

Оглядываясь назад, она поняла, что заставило ее тогда сказать правду. Джонатан. Было что-то такое в его больших карих глазах, заглядывающих прямо в душу, в его тихом умиротворяющем голосе, что располагало к откровенности. Все замечали эту особенность в докторе Джонатане Хейзе. Люди приходили к нему и рассказывали о своих радостях и горестях, а он слушал их с неподдельным вниманием.

Однако свои собственные эмоции доктор Хейз предпочитал не выставлять напоказ: если у него и были какие-то чувства, то он тщательно скрывал их за маской уравновешенного и степенного человека. Вот почему тот его импульсивный, страстный поцелуй в аэропорту — вчера? позавчера? — так удивил ее.

Дебора заметила, что дрожит от холода.

Ее волосы давно уже высохли, но она по-прежнему была одета лишь в один банный халат. У нее не было сил переодеться.

«Кристофер», — подумал она наконец.

Он не был ей братом.

Она старалась не думать о нем; с той самой минуты, как она закрыла дневник, она гнала от себя то, с чем нужно было разобраться. Показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Чтобы не упасть, она схватилась за ручку двери. То, с чем в течение целых пятнадцати лет она тщетно пыталась примириться, в одночасье рассыпалось в прах.

Она не была дочерью Дэвида Матенге. Она не была африканкой.

От осознания этого факта у нее перехватило дыхание. Дебора с трудом оторвалась от двери и прошла в ванную комнату. Уставившись на свое отражение в зеркале, на лицо, которое изучала тысячи раз, она пыталась отыскать в нем следы африканской крови, которая, как она много лет считала, текла по ее венам. Как часто она себя рассматривала, изучая каждую ресничку, каждую морщинку и складочку на своем лице, ища признаки другой расы, но в то же время молясь, чтобы никогда не найти их.

Она ухватилась за края раковины.

«У меня не было причины убегать. Никакого преступления не было. Я была вольна любить Кристофера. Я могла остаться в Кении».

На глаза снова навернулись слезы. Деборе казалось, что она угодила в ловушку. Будь здесь Джонатан, он бы помог ей справиться со своими чувствами; он бы показал ей, как одолеть смятение и замешательство. Но Джонатана не было. Осталось лишь жалкое отражение белой женщины.

Она подошла к кровати и взяла фотографии: Валентин верхом на пони; леди Роуз, смотрящая через плечо; молодая тетя Грейс; четверка босоногих детей, стоящих на солнце. Дебора посмотрела на оставшиеся три фотографии.

Поспешно убегая из Кении, она захватила с собой лишь несколько вещей: дневник Грейс, любовные письма, горстку снимков. Она завернула их в бумагу и перевязала веревкой, где они и пролежали все эти пятнадцать лет. Дебора не помнила, что было на этих фотографиях и почему она выбрала именно их. Но сейчас, взяв их в руки, она испытала странное желание — желание окунуться в прошлое.