Читать книгу "Долгая дорога - Валерий Юабов"

Сегодня я вижу Тору вблизи: я вызван на чтение. Покрытый с головой талитом, я подхожу к биме, прикоснувшись к Торе, целую пальцы – и произношу молитву для чтения Торы. Община повторяет ее за мной. А затем хазан начинает чтение сегодняшнего отрывка Торы. Он читает-поет, поет, не импровизируя мелодию, а на особый мотив, который необходимо помнить наизусть…

Заканчивается чтение – и один из членов общины поднимает Тору выше головы, чтобы всем был виден текст. Все встают и произносят на иврите: «Это Тора, которую Моше дал детям Израиля по слову Бога…»

С этой фразы и начались мои уроки истории еврейского народа.

Тора, которая по слову Бога дана была евреям – это первые пять книг Библии. Самой значительной, наиважнейшей книги в истории человечества. Можно смело сказать, что Библия открыла человечеству смысл его существования, потребовала, чтобы люди размышляли о главных вопросах бытия, дала им моральный кодекс. Его воспринял весь мир. На нем выросла вся современная культура, в том числе и христианская, западная… Для евреев же эта книга несравнима ни с какими сокровищами. Она повествует о создании мира, дает историю наших праотцов, включая исход из Египта, содержит 613 заповедей – основу всего позднейшего еврейского права…

Но я не стану заново «открывать Америку» – ограничусь признанием, что я только недавно сам для себя начал это открытие, чему безмерно рад.

Глава 22. И снова восточная медицина

Немало страниц в этих записках посвящено Мухитдину Умарову, доктору из Намангана, на несколько лет продлившему жизнь моей мамы. Приезжая в Нью-Йорк лечить ее, Мухитдин Инамович помогал многим и вскоре приобрел широкую известность. Вот почему и после ухода мамы Мухитдин продолжал навещать своих американских пациентов. Мы с братцем Юрой упорно добивались этих приездов: ведь для нас обоих табиб стал больше, чем другом. Пожалуй, слово гуру тут лучше всего подходит. Нас поражала и мудрость этого немногословного человека, и глубина его познаний, и проявлявшееся даже в мелочах благородство души… Словом, все, включая внешность и манеры. А меня (я и об этом уже не раз писал) как магнитом притягивают к себе люди, в которых я вижу, не побоюсь слов, высокий идеал. Можно назвать меня доверчивым, наивным – пусть так! Я ничуть об этом не жалею. Самые светлые минуты моей жизни подарили мне именно такие люди. И больше всех – Мухитдин Умаров.

Очевидно, и с моим кузеном Юрой происходило что-то похожее. Не удивительно: ведь мы с ним близки с детства.

Появлялся табиб в Нью-Йорке дважды в год. Совсем ненадолго – всего лишь на неделю. Мы перед его приездом не жалели ни сил, ни времени, находя для него клиентуру и организуя приемы. Задолго до посадки самолета мчались в аэропорт. Вытягивали шеи, высматривая табиба в толпе прилетевших. Кстати, высматривать было совершенно не к чему: Мухитдин выделялся в толчее, как существо из другого мира, незнакомое с ритмом нашей планеты. Он шел неторопливо, удивительно спокойно. Табиб никогда не спешит. У него и голос ровный, негромкий, успокаивающий. И взгляд спокойный – прямо в глаза. Может быть, даже гипнотизирующий? По крайней мере у меня иногда возникало такое ощущение.

Впрочем, говоря о невозмутимом спокойствии Мухитдина, я все же преувеличил. Несколько раз я видел его в горе, в великом горе. Однажды он плакал при мне навзрыд, обнимая сына усопшего друга Махмуджона. Не говорю уж о десятках лишних сигарет: Мухитдин – заядлый курильщик и это, пожалуй, его единственная известная мне слабость.

…Итак, Мухитдин прилетел! Как ни мечтаем мы с Юркой о долгих беседах с ним, почти все свое время Мухитдин отдает пациентам. Мы записали на прием к нему больше сотни людей: надо и страждущим помочь, и материально оправдать приезд Мухитдина. Принимает он в моем офисе. Только по вечерам, к ужину, появляется он дома. Дети – они с доктором в давней дружбе – обнимают его. Данька, сопя, массирует доктору плечи – Мухитдин смеется и ежится, щекотно, но он сам и обучал Даниила делать массаж. Даже застенчивая Вика целует и обнимает его.

Но вот дети отправляются спать – и начинаются долгожданные разговоры. О чем? Да о чем угодно! О восточной медицине, о близких людях, о поездках Мухитдина, о событиях, происходящих в мире. Наш восточный медик и в политике разбирается, как профессионал. К примеру, когда США напали на Ирак, якобы из-за наличия биологического оружия, Мухитдин был первым, кто сказал нам с Юркой: «Бушу нужен был предлог для вторжения. Нет у Ирака такого оружия. Да, Садам Хусейн – плохой правитель. Но при нем самый бедный житель Ирака зарабатывал достаточно, чтобы прокормить семью. А теперь? Разруха, голод, гражданская война». Табиб до войны побывал в Ираке, он знал не понаслышке, сколько килограммов риса, мяса, картофеля и прочей еды могли позволить себе бедняки. «Садам Хусейн ущемлял права? Не стану спорить. А сколько в мире таких стран? А у вас, в Америке, такого не случается? – усмехался табиб. – Но никто же за это не нападает на вас с оружием!»

Сказать по правде, табиб не слишком-то полюбил Америку, «всесильную и справедливую». Да и вообще, исколесив весь мир, он продолжал оставаться патриотом своей обедневшей, далекой от демократии родины.

– Устоз, а не хотелось бы вам жить в Нью-Йорке? – с надеждой спрашивали мы с Юркой. Но Мухитдин неизменно отвечал, улыбаясь и покачивая головой:

– Предпочитаю свой пыльный, душный Наманган.

Мухитдин, конечно же, не мог не видеть, не понимать, не чувствовать, как тяжела жизнь в Узбекистане. Его многое возмущало, – но… вспомним строки Блока: «Но и такой, моя Россия, ты всех краев дороже мне». Да – гражданин мира по образу жизни, Мухитдин по духу остается узбеком, мало того – верующим, благочестивым мусульманином. Не зря, видно, имя его в переводе означает «защитник веры». Он каждый год совершает Хадж – паломничество в Мекку, так что давным-давно имеет почетный титул хаджи и может носить зеленую чалму. Вот какой у нас с Юркой необычный друг, не правда ли?

Я не могу назвать себя ортодоксально верующим человеком. Но я понимаю, что Священные книги – Библия и Коран – рассказывают нам не только во что веровали и веруют многие миллионы людей. Они содержат в себе глубокие философские воззрения, определяют нравственные основы человеческой жизни.

Писал же великий Эйнштейн: «… по моему мнению, религиозно просвещенный человек – это тот, кто в максимально возможной для него степени освободил себя от пут эгоистических желаний… У него нет сомнений в значимости и величии этих сверх личностных целей, которые не могут быть рационально обоснованы, но в этом и не нуждаются…» Очевидно, мы с кузеном интуитивно это чувствовали и с большим уважением относились к религиозным взглядам нашего ученого хаджи Мухитдина. Впрочем, повторяю: учителем веры он для нас не стал. Но и в медицине, и во взглядах на жизнь стал Учителем с большой буквы.

Медицина… В дни приездов табиба не только все наше с Юркой время – все мысли были заполнены ею. За неделю доктор осматривал около полутораста пациентов (читателям, которых пугает эта цифра, сообщаю, что в своем Наманганском центре он принимал по сто пациентов в день). Бросив на неделю свою работу, мы все время были рядом с ним. Нас поражало, с какой точностью ставил доктор по пульсу диагнозы, как уверенно назначал лечение (в основном травы), как часто это лечение начинало действовать уже с первых приемов. Впрочем, Мухитдин умел лечить не только травами. В этом я убедился на себе.