Читать книгу "Без единого свидетеля - Элизабет Джордж"

— Позвольте мне быть откровенным с вами, — прервал ее Бенсли.

Миссис Ричи шевельнулась на стуле. Движение ее красноречиво говорило: наконец-то мы переходим к делу. Ульрика сложила руки на груди.

— Да?

— Ваше положение шатко, так бы я выразился за неимением лучшего слова. Мне жаль, что приходится говорить вам это, Ульрика, потому что в целом ваша работа в «Колоссе» казалась безупречной.

— Казалась? — переспросила Ульрика.

Да. Казалась.

— Вы увольняете меня?

— Я этого не говорил. Но считайте, что ваша деятельность внимательно изучается. В ближайшее время мы проведем… Пожалуй, назовем это внутренним расследованием.

— За неимением лучшего слова?

— Если угодно.

— И как вы намерены провести это внутреннее расследование?

— Поговорим с сотрудниками. Изучим документацию. Я хотел бы еще раз подчеркнуть, что, по моему глубокому убеждению, вы прекрасно справлялись с обязанностями директора «Колосса». Также я хотел бы выразить надежду, что вы с честью выдержите эту проверку вашей деятельности и личных отношений с сотрудниками.

— Личных отношений с сотрудниками? Как я должна это понимать?

Миссис Ричи улыбнулась. Мистер Бенсли кашлянул. И Ульрика поняла, что ее часы в «Колоссе» сочтены.

Она проклинала Нейла Гринэма. И проклинала себя. Она понимала, что нависший над ее головой приговор смягчится, только если она сумеет кардинальным образом изменить текущее положение дел.

Глава 32

— Устройте ему две очные ставки, — так Стюарт приветствовал новость, что Хеймиш Робсон признал свою вину в отношении Дейви Бентона, но от всего остального отказывается. — Пусть на него посмотрят и Миншолл, и Масуд.

Как представляла себе Барбара Хейверс, две очные ставки будут напрасной тратой времени, поскольку Барри Миншолл более или менее узнал Робсона на фотографии, которую она стащила из квартиры матери психолога. Но она приложила усилия, чтобы взглянуть на дело с точки зрения инспектора Стюарта: две очные ставки — это не следствие маниакальной педантичности инспектора, которая превратила его в посмешище всего Скотленд-Ярда и в человека, очень трудного в общении и работе, а скорее дополнительное сотрясение почвы под ногами Робсона, призванное оказать на него давление и побудить к дальнейшим признаниям. Несомненно, стояние в ряду людей и ожидание, когда невидимый свидетель укажет на тебя как на преступника, нервирует. А если приходится делать это дважды, понимая, будто, оказывается, есть еще один свидетель, и кто знает, что он видел… В общем и целом не такая уж и плохая идея, вынуждена была признать Барбара. Поэтому она договорилась, чтобы Миншолла привезли в участок на Шепердесс-уок, и сама стояла за двусторонним зеркалом, наблюдая, как фокусник мгновенно выбрал Робсона:

— Это он. «Двадцать один шестьдесят».

Барбара с нескрываемым удовольствием сообщила Робсону:

— Первый шар в твою лузу, приятель.

Пусть помучается в тревожном ожидании, дополнительная нервозность не помешает. Затем ей пришлось сидеть и тоже ждать, пока из Хейеса до Сити доберется Муваффак Масуд, на пути которого растянулся вечный затор на Пикадилли-лайн. Даже понимая игру, которую вел Стюарт в отношении Робсона, сейчас она бы предпочла, чтобы он вел ее с кем-то другим вместо нее. Она даже предприняла попытку выбраться с Шепердесс-уок, чтобы не ждать прибытия Муваффака Масуда: позвонила инспектору и сказала, что Масуд все равно скажет то же самое, что и Миншолл, так, может, ей лучше не болтаться тут без толку, а поискать место, где Робсон прячет фургон? Если фургон удастся обнаружить, там будут просто залежи улик против подонка, не так ли?

Ответ Стюарта был краток:

— Выполняйте то, что вам поручено, констебль.

После чего он, разумеется, уткнулся в список дел. Вот ведь любитель составлять списки, этот Стюарт. Барбара так и представляла его дома, допустим, утром: небось даже зубы чистит только после того, как сверится с расписанием.

Ее же утро прошло как обычно: в компании с утренним выпуском новостей. Телевизионщики показали в эфире запись, сделанную камерой скрытого видеонаблюдения где-то неподалеку от Итон-террас, и добавили к этому менее четкие кадры, полученные от службы безопасности станции метро «Слоун-сквер». Так выглядят люди, которых разыскивает полиция в связи с покушением на Хелен Линли, графиню Ашертон, пояснили дикторы своей утренней аудитории. Всех, кто знает что-либо об этих лицах, просят немедленно связаться с полицейским участком на Белгрейвия-стрит.

Один раз назвав имя Хелен, телеведущие как будто забыли его и дальше говорили о ней только как о графине Ашертон. Как будто личность, которой она когда-то была, полностью поглотилась замужеством. Когда они в пятый раз упомянули титул, Барбара выключила телевизор и забросила пульт в угол дивана. Не может она больше этого слышать и видеть.

Настало привычное время завтрака, но есть не хотелось. Ей становилось тошно даже при одной мысли о чем-либо съедобном, однако отправляться на работу натощак было бы неразумно. Поэтому она заставила себя съесть банку консервированной кукурузы, которую заела половинкой рисового пудинга в пластиковом контейнере.

Когда беспокойство и тревога Барбары достигли критической точки, она сняла трубку телефона, чтобы попытаться узнать о реальном состоянии Хелен. О том, чтобы поговорить с Линли, не могло быть и речи, да и дома его, конечно, не было, поэтому она набрала телефон резиденции Сент-Джеймсов. На этот раз повезло — она попала не на автоответчик, а на человека. Этим человеком была Дебора.

Вроде этого она и хотела — поговорить с близким другом Линли, но, стоя с трубкой у уха, Барбара мучительно соображала, что спросить. «Как она?» звучит нелепо. «Как ребенок?» — ничуть не лучше. Вопрос «Как справляется суперинтендант?» казался единственным более или менее допустимым, но при этом он был излишним. Какие могут быть варианты ответа на такой вопрос? Как, черт возьми, суперинтендант может справляться, когда перед ним стоит такой выбор: оставить тело жены в больнице еще на несколько месяцев, чтобы машины продолжали вдувать в него кислород и вливать жидкость, пока их ребенок, превратившийся… Врачи даже не знают во что. Они знают, что нарушения будут. Только не могут сказать, насколько тяжелыми будут эти нарушения.

Барбара так и не придумала ничего, поэтому сказала как есть:

— Это я. Хотела узнать, как дела. Он?… Не знаю, что спросить.

— Все приехали, — сказала Дебора. Ее голос был еле слышен. — Айрис — это средняя сестра Хелен, которая живет в Америке, — прилетела последней. Добралась только вчера вечером. Из Монтаны было не улететь, там все засыпало снегом. Обе семьи сидят в больнице, в маленькой комнатке, которую им отвели. Это недалеко от ее палаты. По очереди ходят есть и спать. Не хотят оставлять ее одну.

Само собой, она говорила о Хелен. Никто не хочет оставлять Хелен одну. Для них это стало бессрочным дежурством. Разве человек может решать такое? Этот вопрос она задать не могла, поэтому спросила о другом: