Читать книгу "Тито и товарищи - Йоже Пирьевец"

Масла в огонь в и без того тяжелой атмосфере подлила новость о покушении на югославского посла в Стокгольме, черногорца Владимира Рoловича, бывшего полковника ОЗНА, которое 16 апреля 1971 г. совершил усташский террорист Винко Баришич. В Загребе распространились слухи, что убийство было организовано с помощью антихорватских и «сталинских» сил. В Сербии и Черногории это событие вызвало настоящую волну антиусташской и антихорватской истерии [2217], которая еще возросла, когда какой-то другой усташ открыл стрельбу на вокзале в Белграде и в кинотеатре «Балкан». Говорили даже, что КОС составила список 450 важных сербов в Хорватии, которых хорватские националисты собирались ликвидировать[2218]. Для того чтобы смягчить негодование, Тито созвал 28–30 апреля на Бриони XVII заседание Пленума СКЮ, которое, судя по всему, обещало быть бурным. Уже в предварительной беседе с Трипало Тито в первую очередь заявил, что положение серьезное, что грядет контрреволюция (при этом он думал не только о Хорватии, но и о Сербии), что он не будет вести себя как Дубчек и наведет порядок, если потребуется, даже с помощью армии. В каждой республике он найдет группы людей, которые его поддержат. Когда обсуждение закончилось, загребчане были вынуждены проглотить множество упреков в адрес своего попустительства «шовинистическим элементам», а белградцы – в адрес своих протестов против конституционных поправок[2219]. Наиболее драматический момент имел место в последний день встречи, когда адъютант подошел к Тито и что-то ему шепнул. Тито вопреки обыкновению прервал заседание, ушел из зала и после возвращения сказал изумленным присутствовавшим, что говорил по телефону с Брежневым. Советский руководитель выразил свою озабоченность из-за событий в Югославии и предложил «братскую помощь»[2220]. Тито сказал, что Брежневу ответил: «Работаем над консолидацией партии. У нас есть большие вопросы, которые решить может только сама партия. Это должны решить мы сами без иностранной помощи». Но он не смог разубедить хорватских и сербских представителей, полагавших, что он подстроил всё это сам, поскольку хотел их напугать русским военным вторжением[2221]. Но, так или иначе, история о звонке Брежнева способствовала тому, что страсти поутихли и был достигнут компромисс[2222]. Заключительное коммюнике было переполнено общепринятой, мало понятной фразеологией, но одно было предельно ясно: внешние противники, подрывающие основы югославской федерации, используют внутренние трудности, при этом рассчитывают на «врагов, которые проживают в государстве». Организованная акция по дисквалификации загребского руководства была частью этого плана, хотя в нее и не были вовлечены органы союзного управления [2223]. Казалось, что хорваты, как и сербы, получили удовлетворение. Больше получили хорваты, поскольку им Тито перед итоговым заседанием президиума признался, что в значительной мере согласен с ними. После того как он выслушал их жалобы на то, что Хорватией пренебрегают, неожиданно встал и в очевидном потрясении, положив руку на сердце, глубоким голосом сказал: «Тут вижу, что вы правы, но недостает вам государственной мудрости»[2224].

В то же время Владимир Бакарич, которого из-за его способности предвидеть события сравнивали с Буддой, тоже догадался, что Савке Дабчевич-Кучар, Мико Трипало и их соратникам «не хватало государственной мудрости». Не позднее конца апреля 1971 г., если не раньше, он начал постепенно от них отгораживаться. Вероятно, он почувствовал, к какой бездне ведет хорватский национализм, который его более молодые коллеги больше не могли сдерживать. Тито позднее заявил на одной внутренней встрече: «Он не имеет привычки идти в бой, который заранее обречен на проигрыш»[2225]. Иными словами, Бакарич был, как ему признавался Кардель, непревзойденным мастером в оценке политического положения. Во время поездки по Хорватии как искушенный партиец он начал усмирять разогревшиеся патриотические чувства и утверждал, что, давая определение хорватскому государству, не стоит употреблять слово «национальное». В городке Тоунь он впервые резко выступил против тройки, находящейся у власти в Загребе. Этим самым он вызвал сильную критику и должен был защищаться от обвинений в симпатии унитаристским силам[2226].

Подготовка расправы над хорватской весной

То, что Хорватию ждут тяжелые времена, стало очевидным уже на II Конгрессе самоуправленцев 5–8 мая 1971 г. в Сараево, на котором главное слово было предоставлено Карделю. Во вводном докладе он предупреждал, чтобы республики не использовали автономию, которую им готовили конституционные поправки, для укрепления шовинистских и партикуляристских стремлений. Савка Дабчевич-Кучар, которая сидела в первом ряду, после этого заявления не присоединилась к общим аплодисментам. Она была в шоке от разговора, который состоялся с Бевцем в Любляне в апреле 1971 г., когда он открыто сказал: «Лучше видеть русские танки на улицах, чем с вашей склонностью к Дубчеку угрожать завоеваниям революции»[2227]. Он остался при своем мнении – что в Югославии любое движение в сторону парламентской демократии «быстро ведет к победе контрреволюции»[2228].

На II Конгрессе самоуправленцев под ударом оказались не только хорваты, но и в еще большей степени – сербы. В Белграде крепла оппозиция против конституционных поправок, о которых шла дискуссия, при этом критика была направлена прежде всего против товарища Тито. Противники поправок утверждали, что в момент, когда возводят границы между республиками, «наша главная задача защитить политические права сербского народа, большая часть которого (40 %) живет за пределами Сербии». То, что сейчас происходит, напоминает распад Югославии. Некий профессор даже дерзнул заявить, что Тито не имел права больше баллотироваться на пост президента республики[2229]. В дополнение Миялко Тодорович в югославском посольстве в Москве сказал: «Тито постарел, долго не протянет». Эти еретические слова посол с депешей отправил маршалу, который взбесился[2230]. Случилось и нечто худшее: Брежнев, имевший тайный канал связи с Тито, через который они делились самой секретной информацией, предупредил его, чтобы он опасался хорватов, которые собираются отделиться, но еще больше пусть опасается сербов и боснийцев, которые хотят отправить его в отставку[2231].