Читать книгу "По воле судьбы - Колин Маккалоу"

Каждый новый полученный им корабль шел патрулировать Адриатику. Цезарь сгниет, прежде чем увидит свои остальные войска. Первая кровь — пустяк, но все-таки это кровь! Выйдя сам в море, Бибул перехватил тридцать транспортов Цезаря и сжег их. Вот! Получите, Антоний и Кален! Этих судов у вас теперь нет!

Он поставил перед собой две задачи. Во-первых, не дать Антонию и Калену набрать флот, достаточный для переброски восьми легионов и тысячи германских конников в помощь Цезарю. Чтобы добиться такого эффекта, он послал Марка Октавия патрулировать италийскую часть Адриатики севернее Брундизия. Скрибонию Либону было велено следить непосредственно за Брундизием, а Гнея Помпея обязали перекрыть все подходы к нему с греческой стороны. Если Антоний и Кален попытаются получить корабли из портов северной части Адриатики, или из Греции, или из портов Италии с западной стороны, им это не удастся!

Его второй задачей было лишить Цезаря возможности получать морем съестные припасы, поэтому без внимания не остались ни Коринфский залив, ни Пелопоннес.

Тут прошел слух, что Цезарь, обеспокоенный возрастающей изоляцией, попытался инкогнито, чтобы не встревожились его люди, вернуться в Брундизий на небольшом открытом полубаркасе. Но у острова Сасон разразился ужасный шторм. Когда капитан суденышка решил повернуть назад, переодетый Цезарь открылся ему, умоляя продолжить путь. «Я Цезарь, — сказал он, — удача сопутствует мне!» Была сделана вторая попытка, но в конце концов полубаркас вернулся в Эпир. Правда ли это, Бибул не знал. Зато он знал, что Цезарь способен на авантюры, и стал действовать еще энергичнее, принимая все меры, чтобы сорвать любой его план.

Когда экваториальные штормы обложили Брундизий, Бибул вполне мог бы расслабиться, но он себе этого не позволил и, поскольку возглавить патруль между Коркирой и Сасоном было больше некому, отрядил в море себя. В любую погоду он вел наблюдение, всегда продрогший, всегда промокший, всегда голодный, ибо ел он урывками, как, впрочем, и спал.

В марте он простудился, но отказывался вернуться на базу, пока не потерял способность что-либо решать. Голова в огне, руки-ноги как лед, дыхание сбилось. Он упал на палубу флагмана, и его заместитель, Лукреций Веспиллон, приказал флоту идти к Коркире.

Там Бибула уложили в постель, но состояние его не улучшилось, и Лукреций Веспиллон принял еще одно решение: послать за Катоном в Диррахий. Тот, боясь не увидеться с дорогим ему человеком, нанял для перехода самый быстрый полубаркас.

Войдя в комнату, Катон с облегчением понял, что Бибул еще здесь. Но уютный небольшой каменный домик словно бы содрогался от его прерывистого дыхания.

Какой он маленький! Меньше, чем был. Или это кровать такая большая? Седые волосы и седые брови почти сливаются с мертвенной чешуей, в которую превратил его лицо морской ветер. Только серебристо-серые глаза, огромные на этой усохшей маске, кажется, еще живы. Они повернулись, увидели, увлажнились. Маленькая рука шевельнулась.

Катон сел на край кровати, взял руку друга в свои. Наклонился, поцеловал Бибула в лоб. И чуть не отпрянул — так горяча была кожа. Ему казалось, что слезы, скопившиеся в уголках глаз умирающего, вот-вот зашипят, пыхнув струйками пара. Он весь горит! Грудь вздымается с хрипом! С болью! Но в застланных слезами глазах светится истинная любовь. Любовь к Катону, которому вскоре опять суждено испытать горечь потери.

— Теперь, когда ты здесь, ничто не имеет значения.

— Я буду здесь, сколько ты захочешь, Бибул.

— Я слишком сильно старался. Нельзя дать Цезарю победить.

— Мы никогда не дадим Цезарю победить. Даже ценой наших жизней.

— Он разрушит Республику. Его надо остановить.

— Мы оба с тобой это знаем.

— Остальные мало стараются. Кроме Агенобарба.

— Я подгоню их.

— Помпей — сдутый пузырь.

— А Лабиен — чудовище. Я знаю. Не думай о них.

— Присмотри за Порцией. И за маленьким Луцием. Теперь он — мой единственный отпрыск.

— Я позабочусь о них. Но сначала разделаюсь с Цезарем.

— О да. Сначала возьмись за него. У него сто жизней.

— Ты помнишь, Бибул, как в твое консульство ты заперся у себя в доме, чтобы следить за небом? Как он тогда возмущался? Но и мы испортили ему консульство. Заставили поступить неконституционно. И заложили основы для будущих обвинений. Когда все кончится, он ответит за все…

Его резкий от природы, каркающий голос звучал сейчас очень мягко, даже нежно. Он словно пел колыбельную, погружая товарища в вечный нескончаемый сон. Это подействовало: Бибул заулыбался, как ребенок, слушающий самую замечательную сказку на свете. И так, с улыбкой, не отрывая глаз от лица друга, он отошел в иной мир.

Последние слова его были:

— Мы его остановим.

Теперь все воспринималось не так, как в прошлом, когда умирал Цепион. Ни опустошающего взрыва горя, ни исступленного отрицания смерти. Когда затихли предсмертные хрипы, Катон встал с кровати, сложил руки Бибула на груди, закрыл ему глаза. Он знал, конечно, что произойдет, и потому в его поясе нашелся денарий. Катон опустил монету в раскрытый рот, потом поджал холодеющий подбородок и чуть раздвинул мертвецу губы. И Бибул снова словно бы улыбнулся ему.

— Vale, Марк Кальпурний Бибул, — сказал он. — Я не знаю, сможем ли мы победить Цезаря, но он никогда нас не победит.

Луций Скрибоний Либон ждал за дверью с Веспиллоном, Торкватом и прочими.

— Бибул мертв, — громко объявил Катон.

Либон вздохнул.

— Это многое осложняет. — Он сделал вежливый жест. — Вина?

— Спасибо. Побольше. И неразбавленного.

Он выпил до дна, но от еды отказался.

— Возможно ли при таком шторме развести погребальный костер?

— Его уже готовят.

— Мне шепнули, Либон, что Бибул пытался переиграть Цезаря как дипломат и пригласил его в Орик на переговоры. И что тот будто бы даже явился туда.

— Да, это правда. Хотя на встречу Бибул не пошел из опасения взбелениться. Я сказал это Цезарю и попробовал разговорить его, чтобы понять, есть ли в его обороне лазейки, через которые мы могли бы протаскивать для себя провиант.

— Но замысел не удался, — сказал Катон, вновь наполняя бокал.

Либон поморщился, развел руками.

— Иногда, Катон, я думаю, что Цезарь не из смертных. Он засмеялся мне в лицо и ушел.

— Цезарь смертен, — сказал Катон. — Однажды он умрет.

Либон наклонил свой бокал, выплеснув часть вина на пол.

— Это богам. Чтобы я дожил до этого дня.

Катон улыбнулся, покачал головой.

— Нет, я свое вино выпью сам. Что-то мне говорит, что я умру раньше.

* * *