Читать книгу "О, Мари! - Роберт Енгибарян"

– Не могу.

– Чего ты не можешь? Говорить или прилететь?

– Не знаю. Я страдаю, Давид. Почему моя жизнь складывается именно так? Да, у тебя сейчас горе, великое горе, но вы все вместе, а я одна! Понимаешь, Давид, одна!.. Мне тяжело.

– Проблему нашей разлуки можешь решить только ты и никто другой.

После каждого такого разговора я долго бродил по дому, не в силах успокоиться.

– Ложись спать, сынок, завтра у тебя дорога.

– Не знаю, как жить дальше, мама. Я вижу, что Мари уходит, но когда она звонит, все возвращается в ту же секунду. Она страдает, это очевидно.

– Несомненно, она страдает больше, чем ты.

– Слабое утешение.

– Ничего, сынок. Жизнь все расставит по местам.

На восьмой день моего пребывания дома я вместе с Фаиной улетел в Москву. Брат, Рафа и еще несколько друзей поехали нас провожать. По дороге Рафа спросил:

– Давид, а где твой московский друг Арам?

– Видимо, не смог прилететь.

– А телеграмму он отправил? Или, может, говорил с тобой по телефону?

Только сейчас я сообразил, что за все это время не было ни весточки от Арама, ни его самого. Странно.

– Думаю, ему просто никто не позвонил и не известил.

В самолете Фаина открыла небольшую красивую коробочку, подаренную ей Рафой. Внутри оказался золотой крест с цепочкой, украшенный бирюзой в середине и на концах.

– Красивый подарок сделал твой друг. Что бы это значило? Может, ты знаешь?

* * *

Москва встретила нас апрельским дождем и переменчивой погодой. Марк приехал за нами в аэропорт, отвез Фаину с моими вещами домой, а я вышел в центре города и отправился прямиком в Московскую военную прокуратуру, где получил приказ, касающийся дальнейшего прохождения моей службы. Необходимо было закончить уголовное дело, находящееся в моем производстве в Кокчетаве, и прибыть в Москву для завершения курсов повышения квалификации. После этого должно было последовать новое назначение – возможно, в Москве.

Я напомнил, что трехлетний срок службы истекает в начале ноября, то есть через полгода. Ответ был кратким: «Будете служить столько, сколько нужно». «Ничего, этот человек не решает вопрос моей службы», – успокоил я сам себя и позвонил Араму.

На работе незнакомый голос ответил, что Арама нет, и когда будет, он не знает. Удивленный таким ответом, я позвонил другу домой. Трубку сняла его жена Наташа.

– Давид, разве ты не в курсе, что с ним случилось?

– А что случилось?

– Удивляюсь, что не знаешь. Его арестовали.

– Арестовали? Кто, когда, за что?

– Не знаю за что. У нас дома устроили грандиозный обыск! Даже описали мои украшения, часть забрали, сказали, что обратно я их получу после расследования.

– Кто занимается этим делом? Прокуратура, милиция, городская, районная – кто?

– Дело ведет КГБ.

– Почему КГБ?

– Понятия не имею. Знаю, что вместе с Арамом забрали еще двоих его знакомых.

– Наташа, что-то не так в ваших отношениях? У тебя какой-то недовольный голос.

– Он не должен был так поступать! У нас двое маленьких детей: старшему семь лет, младшему всего четыре. Что я буду делать, как содержать их? Ведь я не работаю, у меня нет никакой специальности!

Я знал, что согласия в семье Арама не было. Жена была значительно моложе его, из семьи военного, без высшего образования, да и интеллектом не блистала. Во всяком случае, редкие встречи с ней оставили именно такое впечатление. Наташа любила увешивать себя золотыми украшениями буквально до неприличия, любила обильно и вкусно поесть и ни в чем себе не отказывала. Бедный Арам! Всегда был готов помочь друзьям и знакомым, а сейчас сам нуждается в помощи. К кому бы обратиться? Задача исключительно трудная, если не сказать невозможная, ведь дело ведет КГБ – абсолютно закрытая, мрачная и зловещая организация. Невозможно ни ознакомиться с ходом расследования, ни, в конце концов, задействовать адвоката. Вопреки всему цивилизованному миру, где адвокат мог вступить в расследование уголовного дела с момента его возбуждения, в нашей «гуманной» стране это разрешалось только после предъявления обвинения и направления уголовного дела в суд.

Предположим, Арам и его друзья совершили экономические махинации – при существующем идиотском законодательстве и острой нехватке всего и вся подобное совершалось на каждом шагу. Но почему КГБ? Где в действиях Арама и его друзей политическая составляющая? Почему в дело вмешалась организация, в обязанности которой входит обеспечение государственной безопасности? Может, незаконный валютный оборот? Но я никогда не замечал, чтобы Арам этим серьезно занимался. Так, слегка, чтобы купить для кого-то из жен нужных людей красивые вещи в валютном магазине. Но в подобном прегрешении можно было обвинить чуть ли не половину Москвы и других больших городов. Как жаль его! Какой опорой он был для меня… Вот неожиданный удар! Пойду на главпочтамт, позвоню Рафе, пусть будет поосторожнее.

Вечером в квартире Орловского за ужином обсуждали эту новость. Единственное, что могли посоветовать мои друзья, – соблюдать осторожность и не вмешиваться до полного прояснения ситуации. В памяти у всех еще было свежо нашумевшее дело Косого, Файбишенко и Яковлева [62] .

Переночевал у Тумаркиных, с которыми допоздна обсуждал произошедшее с Арамом. Каждый такой случай еще больше укреплял их решимость эмигрировать.

Рано утром мы с Марком уже были в Домодедово. С Фаиной обменялись обещаниями вести себя осторожно. Я предполагал, что за месяц, от силы два, закончу все дела и вернусь в Москву уже окончательно.

Надо бы позвонить домой, сообщить родителям, что скоро я снова буду в Москве. Боже, дома только мама, а я по привычке думаю, что поговорю и с отцом…

– Что случилось, Давид? У тебя слезы на глазах…

– Извини, Марк, отца вспомнил. Не могу смириться с тем, что его больше нет.

* * *

На этот раз мой маршрут до пункта назначения был более продуманным. Поездом доехал до Челябинска. Оттуда на маленьком тридцатиместном самолете вылетел в Павлодар. Там меня встретили помощники, и мы, без труда проехав примерно пятьсот километров, оказались дома. По поводу моего приезда Тимофей Петрович организовал застолье, пригласив поселковую элиту. Первую рюмку все выпили стоя за светлую память моего отца, чем немало меня растрогали. Я с трудом сдержал слезы – постеснялся показаться слабонервным и слабохарактерным перед моими друзьями. Ко мне подошла обслуживающая стол официантка совхозной столовой, подруга Тихона:

– Товарищ капитан, вас Регина спрашивает, ну, немка. Она на улице.

– Пригласите ее сюда.