Читать книгу "Севастополист - Георгий Витальевич Панкратов"

после долгих и честных трудов и, запрокинув головы, смотрят в небо.

В котором я.

Развернув лампу узкой стороной вниз, я вставил ее в углубление и, отдернув руку, замер. Голубая крошка на моих глазах превращалась в море, и это море прибывало и прибывало, все сильней становились его непокорные волны, и все тесней им было в стеклянных берегах. Достигнув основания лампы, которое стало теперь ее вершиной, море побилось о стенки и потолок стекла и, поняв, что другого пути нет, надавило…

Лампа не пошла трещинами – она разлетелась мгновенно, и маленькие кусочки стекла растворились, как сахар, в нахлынувшей сильной волне, и море уже было неуправляемо, море заполняло собой все, оно сбило меня с ног и накрыло. Я посмотрел вверх, но там уже не было карты, там – далеко наверху – мерцал свет. И я, сгруппировавшись, принялся ловко орудовать руками и ногами, делать энергичные движения навстречу свету, и море поддалось, поколебавшись немного, – свет приближался, и все нестерпимей хотелось дышать, дышать жизнью. Дышать свободой, миром и городом. Толща воды раздвигалась, и в глаза мне ринулись лучи солнца, и я уже слышал крики чаек. Я уже снова жил.

– Как он снова оказался в Созерцании? Ведь спускаться нельзя. Как Инкерману это удалось?

Проснувшись, я первым же делом отправился на поиски Крыма. И обнаружил лишь в соседней пещере – он стоял возле лампового поля, утопая в его нереальном свете. Заметив меня, он долго молчал, не зная то ли что сказать, то ли как это сделать. Я уже знал главное – и вправду, что после такого скажешь?

– Переместиться можно с любого уровня на любой. Я имею в виду, конечно, техническую возможность. Иначе как, ты думаешь, «Энергосбережение» бы за тобой гонялось?

– Вы скрываете это от всех, кто живет в Башне? – удивленно воскликнул я, забыв на мгновение даже об Инкере.

– Не так уж и сложно скрыть, – ответил Крым. – Достаточно сказать однажды, что такой возможности нет – одним при выходе в мир, другим – при трансфере в Башню. Объяснить вам правила игры. Никто не станет проверять!

– И что же, никто не пытался? – Я был поражен услышанным.

– С самого исхода богов на свою высоту, – улыбнулся Крым. – Ни единого случая подобного интереса. Вот скажи мне, а ты пытался? Ты думал найти путь вниз?

Слова Крыма задели меня, я помолчал, пристыженный. Но потом все же продолжил:

– Ну, допустим, – сказал я. – Мне это просто не было нужно. Я рвался наверх, я хотел поставить лампу. Но ведь не все такие в Башне! Представь, что кто-то узнал бы случайно! Да по всей Башне поднялся бы бунт!

– Неужели? – насмешливо прищурился Крым. – И много ты встречал бунтовщиков?

– Случалось, – с жаром сказал я. – И, знаешь, немало. На Притязании я видел энтузиазм: много-много унитазов в ряд, совсем как… – И тут меня осенило. Сперва я подумал: «Не может быть!», – но в памяти всплыл унитазный энтузиазм, я снова как будто увидел его перед собой и понял: нет, я не ошибся в своей догадке, именно таков и был их замысел.

– Совсем как здесь, – продолжил я, выйдя из замешательства. – Очень похоже на ламповое поле, только… только унитазное. И над каждым – лампа. И вот там такой механизм, который окунает ее в унитаз…

– Можешь не продолжать, – махнул рукой Кучерявый. – Мне ли не знать, что творится в Башне?

– То есть они, сами не зная, издевались над устройством мира?

Даже предположить – не то что говорить – такое было страшно. Но Крым был спокоен. Он посмотрел на меня и медленно проговорил:

– Такова их природа – издеваться над устройством мира; такой им видится своя задача здесь. Но для Притязания мы создали все условия. Мы обезопасили себя от них, создав эту иллюзию секретности: пускай они думают, что нашли лазейки в Потребление, что немного заглянули в Созерцание – это придает им ощущение свободы, благодаря которому они и не помыслят искать свободу настоящую.

– А герои на их же уровне? Уж эти точно помыслят! Они могут спалить всю Башню, а может, – уже и палят.

Крым непринужденно рассмеялся.

– Это глупости. Все эти бунты, в том числе и героев, – лишь часть башенной жизни, все это производит впечатление, но не имеет результата, да и не стремится его иметь. При желании они могли бы переместиться куда захотят и ничего ни с кем не делить, но они не знают о том, что так можно, – вот и воюют. Их Осколок, как и все остальное, вливается в Пребывание; как ты думаешь, кто готовит котлетки, которые тебе так приглянулись? Они же утилизируют на всех уровнях мертвых, ведь настоящих морей, как ты знаешь, в Башне нет.

Он завершил эту фразу безо всяких эмоций – и было совершенно непонятно, то ли он злорадствует по поводу отсутствия у населения Башни возможностей перемещаться вверх-вниз, то ли сокрушается, то ли вообще не считает нужным его оценивать.

– Но Инкерман? Он ведь не знал, что так можно! – простонал я. – Как он мог спуститься с четвертого уровня на третий?

– Он не спускался на третий уровень, – ответил Крым тоном, не терпящим возражений.

– Зачем ты мне врешь? – крикнул я. – Он прыгнул с ватрушки, я видел на экране. Ты сам показал мне! А до этого я виделся с ним выше, на четвертом уровне! Зачем было вообще звать Инкермана в Башню? И всех моих друзей? Ну да, сюда нужны люди! Но если вы вели меня, неужели не понимали, что я буду совсем не рад, если что-то случится с моими друзьями? Разве Инкер заслужил такой конец?

– И дружба, и любовь – сильная проверка! Чтобы быть севастополистом, нужно преодолеть их в себе.

– Ты разве говоришь не о предательстве? – усмехнулся я.

– Вовсе нет. Только о сути вещей – об истине, если хочешь. – Он говорил все так же спокойно, не позволяя проявиться эмоциям, прорасти в словах. – Ты никого не предавал, твоя совесть чиста. Просто все сложилось так, как и должно было сложиться. Понимать это – задача не из приятных для каждого, кто поднимается сюда. Это понимание ошарашивает. Но всегда нужно помнить, откуда ты пришел – из Севастополя, с самого низа. Ты вышел из той среды, где были возможны и дружба, и любовь. И если вдуматься – ведь это ошарашивает не меньше. Попробуй вдуматься.

Мне показалось, что последнюю фразу он сказал ласково. Но тут же вернулся к бесстрастному тону.

– Инкермана призвали в Башню затем, чтобы убеждать тебя, когда подойдет