Читать книгу "Без единого свидетеля - Элизабет Джордж"

«Или на тридцать лет? Или даже на сорок?»

«Да. Чудесно. Будем жить простой жизнью. Что скажешь?»

«Что ты будешь скучать по Лондону. Во всяком случае, по обувным магазинам».

«Хм, а ведь верно, — сказала она. — Я пожизненная жертва своих ног. Идеальная мишень для мужчин-модельеров, помешанных на лодыжках и каблуках. Готова первой признать это. Но неужели в тропиках нет обуви, Томми?»

«Есть, но, боюсь, не такая, к какой ты привыкла».

Эта милая болтовня, которая всегда вызывала у него улыбку. Эта головокружительная искрометность.

«Не умею готовить, не умею шить, не умею наводить чистоту, не умею создавать уют. Честно, Томми, почему я нужна тебе?»

Но почему один человек нужен другому? Потому что с тобой я улыбаюсь, я смеюсь над твоими шутками, цель которых, как нам обоим хорошо известно, именно в этом и состоит… заставить меня смеяться. А получается у тебя это потому, что ты понимаешь и понимала с самого начала, кто я такой, что я такое, что не дает мне покоя и как прогнать гнетущие мысли. Вот почему.

И вот она в Корнуолле, стоит в галерее перед портретом, рядом с нею — его мать. Они смотрят на деда с таким количеством приставок «пра», что никто точно не знает, сколько поколений отделяет его от ныне живущих потомков. Но не это ее волнует, а генетика. Она спрашивает у матери: «Как вы думаете, этот ужасный нос может снова выскочить где-нибудь в последующих поколениях?»

«Чрезвычайно неприятная черта», — негромко соглашается мать.

«Он, конечно, дает одно преимущество: бросает тень на грудь в солнечный день. Томми, почему ты не обратил моего внимания на этот портрет до того, как сделал предложение? Я его никогда раньше не видела».

«Мы прятали его на чердаке».

«Как это мудро с вашей стороны».

Ах, эта Хелен. Его Хелен.

Если ты знал человека восемнадцать лет, то с ним тебя будет связывать бессчетное количество воспоминаний. И теперь Линли казалось, что они убивают его. Не тем, что существуют, а тем, что новых воспоминаний больше никогда не появится, и тем, что есть такие, которые он уже навсегда позабыл.

У него за спиной открылась дверь. Мягкая рука опустилась на его руку, вложила в пальцы горячую кружку. Запахло супом. Он поднял глаза на любящее лицо матери.

— Я не знаю, что делать, — прошептал он. — Скажи, что мне делать.

— Я не могу, Томми.

— Если я позволю, чтобы ее… Мама, как я могу позволить, чтобы ее… их? И если я так поступлю, то не будет ли это эгоизмом? Или эгоизм — не сделать этого? Чего бы она хотела? Как мне понять?

Она встала рядом. Линли вновь повернулся к жене. Мать обвила рукой его голову, прижала ладонь к его щеке.

— Родной мой Томми, — проговорила она. — Я бы помогла тебе, если бы это было в моих силах.

— Я умираю. С ней. С ними. И это хорошо. Я хочу умереть.

— Поверь мне, я знаю. Никто не может почувствовать то, что чувствуешь ты, но все мы знаем, что ты чувствуешь. И, Томми, ты должен прожить это. Убежать или спрятаться невозможно. Не получится. Но я хочу, чтобы ты старался ощутить и нашу любовь. Пообещай мне, что ты постараешься.

Она нагнулась и поцеловала его в голову, и этот жест, для него почти невыносимый, нес в себе выздоровление. Но выздоровление было даже хуже, чем то, что лежало перед ним в ближайшем будущем. Это еще хуже — перестать в какой-то день чувствовать эту боль. Господи, как ему жить?

— Саймон вернулся, — сказала мать. — Ты поговоришь с ним? Кажется, есть новости.

— Я не могу оставить ее.

— Я посижу. Или пришлю Саймона к тебе. Или передам тебе, что он скажет, если хочешь.

Он оцепенело кивнул. Она молча ждала, когда он сделает выбор. Наконец он отдал ей кружку, так и не прикоснувшись к супу.

— Я схожу к нему, — сказал он.

Мать заняла его место возле кровати. У двери он обернулся и увидел, как она склонилась к голове Хелен и прикоснулась к темной пряди, упавшей на белый висок. Мать заняла пост у постели его жены. Он вышел.

Сент-Джеймс ждал с другой стороны двери. Выглядел он не таким измученным, как в последний раз, когда Линли видел его; это говорило о том, что он побывал дома и немного поспал. Линли был рад этому. Остальные существовали за счет нервов и кофеина.

По настоянию Сент-Джеймса они отправились в кафе при больнице, и, когда они вошли туда, запах лазаньи заставил Линли предположить, что времени было где-то между часом дня и восемью вечера. В больнице он утратил всякое представление о времени. Там, где находилась Хелен, царил полумрак, но в других больничных помещениях стоял вечный флуоресцентный день, и только меняющиеся лица врачей и персонала, когда одна дежурная смена заступала вместо другой, подсказывали ему, что для остального мира часы шли как обычно.

— Который час, Саймон? — спросил Линли.

— Половина второго.

— Не ночи, дня, я полагаю.

— Да, половина второго дня. Я возьму тебе что-нибудь поесть. — Он кивнул в сторону буфетной стойки из стекла и стали. — Ты что будешь?

— Не знаю. Сэндвич? Я не голоден.

— Смотри на это как на лекарство. Так будет проще.

— Тогда с яйцом и майонезом, если у них есть. На ржаном хлебе.

Сент-Джеймс ушел за едой. Линли нашел свободный столик в углу. Вокруг него сидели врачи и медсестры, родственники пациентов, священники и за одним столом — две монахини. Атмосфера, царящая в кафе, отражала безрадостный характер того, что происходит в здании: приглушенные голоса, серьезные лица, осторожное постукивание посуды и приборов.

Никто не посмотрел в его сторону, и Линли был благодарен за это. Он чувствовал себя так, будто с него содрали кожу и выставили напоказ. Ему казалось, что он ничем не защищен от осведомленности и суждения других людей о его жизни.

Вернулся Сент-Джеймс с двумя сэндвичами на подносе. Один он купил для себя и еще взял порцию нарезанных фруктов, шоколадный батончик и две упаковки сока.

Сначала они поели, храня молчание. Они знали друг друга столько лет — фактически с первого их дня в Итоне, — что слова были бы сейчас лишними. Сент-Джеймс понимает, что происходит в его душе, Линли видел это по лицу друга. Ничего говорить не нужно.

Сент-Джеймс одобрительно кивнул, увидев, что Линли доел сэндвич, и придвинул к нему тарелку с фруктами, за которыми последовал и шоколадный батончик. Когда Линли съел того и другого столько, сколько смог, его друг наконец рассказал, что удалось узнать.

— У полиции Белгрейвии есть оружие. Они нашли его в одном из садов между переулком, где стоял помятый рейнджровер, и домом, где няня сообщила о незаконном вторжении. Им пришлось перепрыгивать через дюжину заборов, чтобы скрыться. И где-то по дороге они обронили оружие. Времени на то, чтобы возвращаться и искать его, у них, по-видимому, не было, если они вообще заметили пропажу.