Читать книгу "Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография - Мэри Дирборн"

Трудно понять цели, с которыми Дора и Адриана совершили поездку на Кубу, если оставить в стороне возможность проводить время в обществе знаменитого писателя. Возможно, Дора надеялась подыскать дочери хорошую пару в среде кубинской аристократии, а может быть, Джанфранко написал про нескольких потенциальных женихов из итальянской общины в Гаване. Но Дора, пожалуй, могла бы устроить для своей дочери лучший брак в Венеции или даже если бы в Венеции не получилось – в любой из европейских столиц. Патрик не сомневался, что Иванчичи надеялись на брак Адрианы и Эрнеста. Когда он приехал в «Финку» с новой женой на Рождество, то посчитал нужным прозрачно намекнуть матери Адрианы, что Эрнест не так и богат, как может показаться. Тем временем Дора и Адриана были рады возможности увидеть Джанфранко и обсудить его будущее. Вскоре юноша оставил работу в судоходной компании и объявил, что хочет стать писателем; если он действительно строил такие планы, то очевидно, что связи с Эрнестом могли бы принести пользу. Дора, кроме того, изучала различные сферы бизнеса, в которые могла бы вложить деньги ради будущего своего сына, а также искала информацию о существующих компаниях, которые она могла бы ему купить. Если бы какие-то начинания Джанфранко принесли плоды, вероятно, она рассчитывала, что они с Адрианой остались бы с ним на Кубе.

Рене Вильярреал, молодой кубинец, который описал для нас работу Эрнеста в цирке, смотрел на приезд Адрианы другими глазами. Он утверждал, что за время ее трехмесячного пребывания в доме Эрнеста у него с ней завязался любовный роман. Почти каждую ночь, после того как все отправлялись спать, Рене и Адриана встречались у бассейна. На фотографиях Рене, которому в ту пору было двадцать лет, предстает красивым смуглокожим мужчиной с небольшими тонкими усиками. Он поделился убедительным и подробным рассказом об их свидании во время прогулки верхом, с которого и начался роман, и после рассказа остается впечатление, что во время ночных встреч они занимались любовью. Невозможно установить истинность его утверждений.

Но возможно, той осенью и зимой в «Финке» завязался еще один роман. Кажется, между Мэри и Джанфранко, которого она описывала «тоненьким, как кипарис, и с глубокими темными глазами его сестры», происходило что-то вроде флирта, хотя итальянец был на двенадцать лет моложе Мэри. Джанфранко жил в «Финке» с начала 1949 года – сейчас в casita, а раньше в комнате для гостей, где когда-то жили кошки, но потом, из-за Джанфранко, ее станут называть венецианской комнатой, – и будет жить вместе с Хемингуэями в течение пятнадцати лет, став другом Мэри на всю жизнь. В недатированной записке Джанфранко от Мэри (она называла его Банни, потому что он был невысоким и худощавым), которая находится среди бумаг Карлоса Бейкера в Принстоне, мы видим довольно очевидный намек:

Банни-Бинни –

Любопытно, почему это не становится лучше – боль и тоска в костях, и крови, и коже, и глазах, и ушах, и носу. Иногда, сильно страдая, я спрашиваю себя: «Стоило ли оно того – эта радость, это несчастье?» И ответ всегда «да», дорогой Хуомино.

к которой Бейкер присовокупил примечание: «Не открывать для исследователей до смерти Мэри Хемингуэй».

Хотя Эрнест был поглощен Адрианой, он, похоже, уловил романтическое настроение Мэри и Джанфранко. Как-то раз, вечером, Мэри принесла в гостиную пишущую машинку, собираясь помочь Джанфранко с заявлением на предоставление визы в США (он хотел сопровождать мать и сестру в поездке на материк). Эрнест взял пишущую машинку и бросил ее на пол, а затем швырнул бокал с вином в лицо Мэри. Позади нее на белой стене осталось пятно от бургундского.

Впрочем, к тому моменту Эрнесту едва ли нужен был предлог для нападок на Мэри. Во время визита Иванчичей, возможно из-за неудавшегося романа с Адрианой или ревности к Джанфранко, он обращался с женой особенно оскорбительно, и присутствие гостей его никоим образом не сдерживало. Его обвинения нередко были загадочны и поражали своей нелогичностью. Однажды ночью он сказал Мэри, что у нее лицо Торквемады, великого инквизитора. В другой раз он отчитал ее за темную одежду и сказал, что это «костюм палача, костюм убийцы». А когда все уехали смотреть кино в Гавану, заявил: «Ты все испортила». Как-то Эрнест спросил Мэри про синяк на руке; она ответила, что это Джанфранко схватил ее слишком сильно. Эрнест назвал синяк «отметиной позора», выставил фонарь за переднюю дверь и стал угрожать отстрелить оскорбившую ее руку Джанфранко.

Мэри несколько раз думала о том, как уйти от Эрнеста. Она написала длинное письмо Чарли Скрибнеру (конечно, он был не лучшим доверенным лицом) и пожаловалась, что Эрнест «агрессивный, жестокий, оскорбляет меня и ведет себя очень ребячливо». Если ему не нравилась еда, он без слов ставил полную тарелку на пол. Он разрушал, писала Мэри, оставшееся чувство верности ему. Это обращение было особенно жестоким потому, писала Мэри, что она недавно узнала окончательно[84], что не сможет родить ребенка – и он бросил ей это обвинение в лицо. Вскоре после этого Мэри приняла решение: пусть даже Эрнест будет подталкивать ее своим поведением уйти, она останется, невзирая на любые провокации, если только он не придет рано утром, трезвый, и не скажет прямо, что хочет, чтобы она ушла. Он не перестанет с ней плохо обращаться после этого – через несколько дней, в канун Нового года, может быть потому, что Адриана ушла с кавалером, Эрнест вышвырнул венецианскую пепельницу Мэри за дверь, и она разбилась на плитке террасы. Однако после принятия этого решения Мэри испытала облегчение хотя бы оттого, что перестала постоянно сомневаться, что же ей делать.

После Нового года Эрнест пережил кризис, вызванный отъездом Адрианы и Доры; мать с дочерью отправились посмотреть Нью-Йорк, прежде чем отплыть домой, в Италию. Дора получила письмо из Венеции, в котором пересказывались слухи, что именно Адриана стала прототипом Ренаты в последнем романе Хемингуэя. Несмотря на то что[85] «За рекой, в тени деревьев» еще не был переведен на итальянский язык, новости распространялись беспрепятственно. Слухи ходили еще до того, как книга появилась на прилавках; в общем-то, непонятно, почему это для кого-то стало сюрпризом. Но Дора почувствовала, что по репутации Адрианы нанесен потенциально серьезный удар, и переехала вместе с дочерью в гаванский отель. Впрочем, они оставались на Кубе еще долго и приняли участие в официальном торжестве, устроенном Хемингуэями для двухсот гостей в честь Адрианы в начале февраля. Вскоре после праздника, 7-го числа, мать и дочь покинули Кубу. Мэри отправилась вместе с ними, чтобы показать им некоторые районы Флориды и Юга, после чего они вдвоем уехали на север. Эрнест, с нетерпением ждавший этой поездки, остался на Кубе, чтобы успокоить Дору.

Со дня приезда Доры и Адрианы на Кубу Хемингуэй напряженно работал. Переписка того периода свидетельствует о том, что он оставался на пике маниакальной фазы; позже он признался Адриане, что благодаря ее присутствию может работать. К 8 января он уже сообщал Баку Лэнхему, что закончил «морскую» книгу, хотя будет вставлять в рукопись целые куски до конца весны; эта книга выйдет только после смерти Хемингуэя под названием «Острова в океане». Сразу после Рождества Эрнест взялся за новый рассказ. Историю старика, который четыре дня и четыре ночи сражался в лодке с огромным марлином и наконец одолел его, он услышал от Карлоса Гутьерреса, бывшего помощника на «Пилар». Старик привязал мертвую рыбу к лодке, но акулы объели тушу еще до того, как он добрался с ней до берега. Эрнест кратко пересказал эту историю в апреле 1936 года в написанной для «Эсквайра» статье «В открытом море».