Читать книгу "Кукушка - Дмитрий Скирюк"

Жуга перешёл по мосту через маленький канал, остановился перед трёхэтажным строением красного кирпича. Здание было совершенно новым, сияло целенькими стёклами; на стенах ни щербинки от пули, ни следа от удара ядром.

Здесь помещался медицинский факультет Лейденского университета.

Жуга помешкал в нерешительности возле входа и вошёл. На мгновение задержал взгляд на двери, над которой в камне было выбито: «Hie locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae», и по лестнице поднялся на второй этаж, в аудиторию, откуда доносился негромкий гул голосов, сразу смолкший при его появлении. Травник поднялся на кафедру и оглядел собравшихся. Было их почти два десятка — он видел их на зачислении, беседовал с каждым, а списки и сейчас держал в руках, но всё равно никак не мог привыкнуть к своей новой роли.

Высокий парень в очках на длинном носу шагнул ему навстречу и отвесил поклон:

— Все готово, господин Лис.

— Очень хорошо, Бенедикт. — Жуга кивнул. — В таком разе приступим к занятиям. — Он выпрямился. — Итак, добрый день, господа студенты! Позвольте именовать вас так, ибо вы были экзаменованы и признаны достойными учиться в нашем университете, который, я уверен, вскоре снискает себе всемирную славу. Вам выпала честь стать его первыми студентами, так сказать, in statu nascendi[117]. Вы выбрали для себя нелёгкую стезю. Позвольте представиться: моё имя — Якоб Фукс, и я буду преподавать вам искусство траволечения и составления лекарственных смесей. Не стану спорить с тем, что chirurgiae effectus inter omnes medicinae partes evidentissimus[118], но я придерживаюсь мнения, что хирургии отведена роль ultima ratio — последнего средства. В остальных же случаях медикаментозное вмешательство не менее действенно и гораздо более щадяще. Целебная сила трав и растений...

— Но ведь говорят: «Contra vim mortis non est medicamen in hortis»[119], — подал реплику с места один из студентов — невысокого роста полноватый молодой человек с пушком на щеках и пробивающимися усиками. — Зачем травы, когда chirurgus curat manu armata[120]?

— Chirurgus mente prius et oculis agat, quam armata manu[121], — парировал Жуга. Он хмурился, хотя в глазах его плясали озорные чёртики. — Напомните мне ваше имя, любезнейший, — попросил он.

— Кристофель Монс. Я из Болсварда.

— Что ж, это весьма уважаемый город. Я вижу, вы знаете Салернский кодекс и сведущи в латыни — это похвально. А вот прерывать лектора, когда тот излагает свою мысль, — занятие неблагодарное.

— Но...

— Вы уже один раз допустили ошибку, поэтому извольте не перебивать меня. Или вы хотите занять моё место? Тогда милости прошу на кафедру. Нет? Тогда внимайте. Я знаю многочисленные случаи, когда хирург вынужден прибегать к помощи целебных трав. Скажем, у больного открытый перелом голени. Позвольте спросить, каковы будут ваши действия, мой дорогой сторонник ланцета и скальпеля?

— Э... — замялся студент, но потом нашёлся: — Я бы дал пострадавшему лауданум!

— А в каком количестве pro dosi?

— Э... пол-унции.

— Macte[122]! — воскликнул травник. — А куда вы потом денете труп?

Аудитория разразилась хохотом. Кристофель Монс, пунцовый от смущения, неловко стоял и не знал, куда спрятать руки.

Худощавый молодой человек с буйными смоляными кудрями и маленькой бородкой, одетый в потрёпанный испанский камзол и чёрный берет, которого он не снимал даже в помещении, поднял руку, прося слова. Травник заметил его и кивнул, разрешая говорить.

— Эрнесто Линч де ла Серна к вашим услугам, — сказал тот, вставая и отвешивая короткий поклон. В том, как он это проделал, чувствовалась военная выправка. — Я хочу сказать, что лауданум дорог, навевает дурной сон и не всегда помогает. На каждого не рассчитаешь, сколько надо... В полевых условиях мы часто обходились водкой или винным спиртом — он тоже приглушает боль, правда может вызвать буйство.

Жуга смерил парнишку внимательным взглядом.

— Воевали? — спросил он.

Парень пожал плечами:

— Всякое бывало. Был моложе — выхаживал больных в лепрозории. Плавал судовым врачом. Потом был помощником полкового хирурга.

— Долго?

— Последние полгода.

— То есть почти всю осаду... Достойное занятие и хорошая практика! Die mihi lingua Latiaa, sodes[123]...

Парень покачал головой.

— Мне жаль, господин Фукс, — сказал он, — но я плохо знаю латынь.

— А вот это совершенно напрасно: invia est in medicina via sine lingua latina[124]. Но ничего страшного нет. Как я понимаю, вы испанец, а эти два языка довольно схожи. При надлежащем усердии изучить латынь вам не составит труда.

— Папский прихвостень... — тихо, но отчётливо процедил сквозь зубы кто-то из студентов.

По рядам пронёсся ропот. Жуга нахмурился и постучал указкой по кафедре.

— А вот этого, — сказал он, — я не потерплю! Благородство врачебного дела в том и состоит, что врач не различает чинов, наград, национальностей и вер. Сядьте, молодые люди, сядьте и возьмите перья. И вы, все, приготовьтесь записывать. — Травник сошёл с кафедры, подошёл к окну и встал там, заложив руки за спину и глядя на улицу. — Ещё с античных времён, — сказал он, — святые обязательства врача изложены великим Гиппократом. Клятву эту вам ещё только предстоит дать, если у вас хватит выдержки закончить обучение. Но лучше, если вы будете знать её уже сейчас. Да, чуть не забыл — в ней упоминаются античные божества. Если и это кому-то не по нраву тогда я прошу его встать и покинуть аудиторию. Нет желающих? Тогда пишите: «Hippocratis Jus-Jurandum...»

Студенты обмакнули перья, записали и теперь сидели, выжидательно глядя на преподавателя. Но шли минуты, а травник всё смотрел и смотрел за окно — на шпили, башни, островерхие крыши домов, и всем казалось, что мыслями он был не здесь, а где-то далеко.

«Что ж, — думал Жуга, — так оно и бывает: у знающих учись, а незнающих учи... Теперь мне предстоит делиться знаниями. Но разве я не этого хотел? Наверное, этого. Сколько мне накуковала моя кукушка? Никто не знает, а она не скажет. Ладно. Пусть так. Жизнь коротка, и немногие могут сказать, что нашли своё дело. Значит, так упали мои руны... Что ж, не самый плохой расклад!»