Читать книгу "Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач"

Дверь была заперта, поэтому я постучал и подергал ручку.

— Ребекка? — позвал я. — Можно войти? Это Джан.

Дверь распахнулась, и прежде чем я успел сказать хоть слово, Ребекка кинулась ко мне с распростертыми объятиями и громко зарыдала у меня на груди.

Я пришел в неописуемый восторг от такого неожиданного финала нашей разлуки, тоже обнял ее и так крепко поцеловал в губы, что она не смогла говорить; только через несколько секунд ей удалось оторвать свои губы от моих и выдохнуть мое имя.

— О, Джан, Джан…

— Ну-ну, — успокаивающе говорил я, гладя ее по голове. — Все хорошо, я здесь. Что случилось? Джонасу плохо?

Она опять принялась всхлипывать. Я не мог разобрать ни слова.

— Где ребенок? Он ведь здесь?

— Да, он… наверху… прячется… Он испугался. — Она взяла протянутый мной носовой платок и неуклюже начала вытирать слезы. Пальцы ее дрожали. — Он сказал, что Филип повел его на пляж, и он, Джонас, испугался так, что убежал. О Боже, что же делать? Мне не следовало доверять Филипу, не следовало! Я должна была помнить, что Хью всегда о нем говорил. Мне не надо было успокаивать себя тем, что Хелена опять с ним живет, я читала о таких людях в газетах — им нельзя доверять, даже когда они женаты….

— Ребекка, дорогая, — сказал я, с трудом веря собственным ушам, — ты что, хочешь сказать, что…

— А что еще могло так напугать Джонаса? — Слезы снова потекли у нее по щекам. — Я больше не позволю ему ездить в Пенмаррик, — в ярости сказала она. — И не позволю Филипу диктовать мне, в какую школу должен ходить Джонас. Всем известно, что происходит в интернатах для мальчиков. Может быть, Филип специально выбрал такую школу…

— Дорогая, ты сошла с ума.

— Я сошла с ума, когда отпустила его с Филиппом одного! Я не позволю, чтобы мальчика воспитывал…

— …щедрый, честный человек? — В тот момент я даже не задумывался о том, что культивировать ее чудовищные подозрения в моих интересах. Я чувствовал только возмущение оттого, что она отплатит Филипу, который не хотел сделать Джонасу ничего плохого, таким несправедливым и ничем не заслуженным недоверием. — Черт побери, Ребекка, возьми себя в руки и перестань молоть ерунду! Филипу не нужны женщины, но есть разница между любовью к мужской компании и тем, в чем ты его обвиняешь. Позволь мне поговорить с Джонасом, и ты поймешь, что воображение завело тебя слишком далеко. Где он? Приведи его сюда и дай мне с ним поговорить.

— Нет, — рыдала она, — нет, не позволю тебе допрашивать Джонаса. Он расстроен, напуган да и не любит тебя. Он не забыл тот раз в Пенмаррике, когда ты…

— Да черт бы тебя побрал! — Терпение мое лопнуло. Я развернулся и распахнул заднюю дверь. — Если ты не хочешь, чтобы я тебе помог и не слушаешь моих советов, какого черта ты от меня хочешь? Хватит с меня твоих мелодрам! Я их видел больше чем достаточно, и черт меня побери, если стану с ними мириться сейчас или в будущем. Устраивай истерики, если тебе так хочется, но не жди, что я буду подставлять тебе жилетку. Мне известны гораздо более приятные способы времяпрепровождения.

Ответа я ждать не стал. Я вышел, хлопнув дверью, и сердито пошел вдоль стены к машине.

Легкий летний ветерок мягко овевал мне щеки. Я остановился, но было уже поздно; из машины меня уже было видно, и я не мог больше задерживаться, чтобы придумать, что сказать Филипу. Открыв дверь машины, я с неохотой проскользнул на сиденье.

— Что она сказала?

Я нахмурился и, глядя на панель управления, завозился с ключами.

— Черт побери, Джан! Что ты медлишь? Что она сказала? Я хочу знать!

Я решился. Откинувшись на сиденье, я глубоко вздохнул и рассказал ему правду.

Наступило молчание.

Мы сидели в моей машине, не глядя друг на друга; где-то рядом беспокойно мычала корова, а вдалеке, в деревне, лаяла собака. Лицо Филипа было настолько лишено выражения, что я поначалу подумал, что он меня не понял, но потом я увидел, как его рот сжался в жесткую линию, глаза стали синевато-серыми, и он стиснул кулаки.

Он отвернулся. Я все еще пытался придумать, что сказать, когда он заговорил.

— Какая глупая женщина, — сказал он. Голос был безразличным и усталым. — Какая глупая, глупая женщина.

Я открыл было рот, чтобы с ним согласиться, но прежде чем я успел сказать и слово, он с яростью на меня накинулся:

— А ты, конечно же, ей поверил! Может быть, даже сам подсказал ей эту мысль! Я не исключаю, что ты внушил Ребекке, будто когда ее сын со мной, он в опасности! Ты хочешь, чтобы я больше не общался с Джонасом, ведь правда? Ты делаешь все, чтобы его мать вогнала между нами клин!

Я сохранил самообладание.

— Это неправда, Филип, — с силой сказал я. — Я не виню тебя за то, что ты мне не доверяешь, как и за то, что ты заподозрил меня в этом, но я дал маме слово, что не буду лезть в твои отношения с Джонасом, и я сдержу обещание. Если не веришь, спроси маму. Она подтвердит. Она знает, что я начал новую жизнь. Поговори с ней, если я тебя не убедил! Если хочешь знать правду, я с Ребеккой уже год не разговаривал. Мы давно расстались. Сегодня я впервые за полтора года приехал на ферму.

Он молча, недоверчиво на меня посмотрел. Его глаза были бесцветны и холодны.

— Не будь дураком, Филип, — добавил я, все еще держа себя в руках. — Признай за мной хоть немного здравого смысла. Я не Ребекка и не умею закатывать истерики. Конечно, я не верю, что ты мог обидеть ребенка. Ты такой же любитель нападать на восьмилетних мальчиков, как я — на восьмилетних девочек. Самая эта мысль абсурдна.

Его кулаки начали разжиматься. Плечи ссутулились. После долгого молчания он произнес: «О Боже!» и невидящим взглядом уставился через поля на море.

Мне стало его жаль. В неловкой попытке показать ему свое дружелюбие я сказал:

— Мне нужно выпить. Почему бы нам не проехаться в Зеннор в «Оружие шахтера» выпить пива?

Он молча кивнул, все еще глядя на море, поэтому я завел мотор и поехал по тропинке к дороге. Паб был за Морвой, на восток, и я направился вдоль берега по дороге в Сент-Ивс. Вечер был красив. Солнце садилось в золотистое море, летний воздух был напоен ароматом из ближайшего сада.

— Давай сядем на улице, — предложил я, когда мы вышли из машины. Мне казалось, что на открытом воздухе нам будет лучше, чем в интимной атмосфере бара. — Я принесу выпить. Что ты будешь?

— Что-нибудь. Все равно.

Вернувшись с двумя пинтами горького пива, я обнаружил, что он застыл на скамейке, опустив голову, руки были сложены, словно в мольбе. Сев рядом, я протянул ему кружку.

— Спасибо, — сказал он.

Мы молчали. Я думал было снова заговорить о Джонасе, но решил, что лучше оставить эту тему. Однако Филипп так не считал. Когда я уставился в пивную кружку, он спокойно сказал: