Читать книгу "Критика цинического разума - Петер Слотердайк"

и с точки зрения исследователя, наблюдающего за ним; он проникает мысленным взором как в жрущую гусеницу, так и в пожираемый лист; с обостренным чувственным восприятием он направляется на полыхающий огнем передний край, но в то же время остается, сохраняя холодный рассудок, на командной высоте, с которой картина битвы открывается как эстетическое зрелище. Это раздвоенное Я соответствует Я политического шизофреника. «Страх пожирает души». Ужасы войны опустошили его душу без остатка, и пустая оболочка ее ищет спасения, возносясь на отдаленную холодную планету, откуда мертвое Я наблюдает за своим собственным выживанием.

Взгляд, устремленный к звездам, был типичной формой веймарских альгодицей. Главным из теоретиков, их разрабатывавших, был почти забытый ныне, но очень популярный в те времена астроном Бруно Бюргель, знаток небес номер один в Веймарской республике, занимавшийся на досуге философией и собравший аудиторию в несколько сот тысяч читателей своими юмористическо-меланхолическими рассуждениями о месте человека в космосе. В политическом плане он был создателем теории «классового примирения», компромисса между работниками и предпринимателями. На протяжении десятилетий он трактовал астрономию как своего рода душеспасительные беседы для растерявшихся и дезориентированных мелких буржуа. Его книга «Наука о небе» (Himmelskunde), недавно опять вышедшая в свет, выдержала небывалое количество переизданий и выпускалась огромными тиражами. И его биография «От рабочего до астронома» (1919) уже к началу тридцатых годов была продана в количестве ста тысяч экземпляров[339].

В книге «Ты и космос. Картина мира, нарисованная Бруно Бюргелем» (1930) мы обнаруживаем раздел с изложением натурфилософских убеждений автора, озаглавленный «Великий закон». Угнетающий или возвышающий – тут уж пусть каждый решает сам – космизм астрономического образа мышления ослаблял напряжение политико-моральных судорог веймарской «микрополитики». Однако внутренняя пустота неудержимо разрасталась. Разве Бюргель не требует – в ненавязчивой, юмористической манере – самозамораживания субъектов? То, что Бюргель именует «великим законом», – это феномен волнового, колебательного движения, который он пытается проследить от электромагнитных и акустических колебаний до превращений, претерпеваемых человеческими культурами.

Гребень и ложбина волны неуклонно сменяют друг друга. Сначала вверх, затем глубоко вниз, снова подъем, снова спуск, и, наконец, волна тихо уходит в песок. Падает лист, время его закончилось, предназначение его исчерпано, он превращается в гумус, из которого вырастет новая жизнь…

Все, что происходит вокруг нас, подчиняется волновым колебаниям. Тысячи сил вызывают маятниковые движения. Звуковые волны разносятся с колокольни маленькой церкви. Световые волны стремительно мчатся со скоростью мысли от далеких звезд к маленькому шару Земли, электрические волны бушуют вокруг меня, отправляясь в свой путь с высоких радиомачт и через страны и моря донося человеческий юмор и глупость до самых дальних окраин цивилизации. <…>

Волны, полные удивительных тайн, существуют и в нас самих. Они – проявление действия великого закона в малом Я…

Его (В. Флисса) неустанным исследованиям открылся удивительный закон: две эти различные жизненные субстанции, мужская и женская клетки, имеют различную продолжительность жизни; мужская субстанция – двадцатитрехдневный период, женская – двадцативосьмидневный период. Эта пульсация изменяющейся жизненной энергии чувствуется в нас…

А из дней складывается год. Тоже мощная волна в происходящем на Земле! Но и день, и год уходят – крохотные волны в море вечности…

И культуры, которые на столетия накладывали свой отпечаток на лик Земли, – это тоже волны в жизни человечества. Тысячелетия назад поднялись и пали древняя культура китайцев, древняя культура индийцев, древняя культура египтян… Многие волны культуры видела старая матушка-земля, они прокатились, прошумев над ней, пришли и ушли, как проходят лето и зима… Кажется… будто и культура нашей эпохи, культура Запада начинает идти на убыль (здесь следует подстрочная ссылка на «значительное произведение» Освальда Шпенглера).

Бюргель подчеркивает, что и «вечные светила» не представляют собой исключений, на которые не распространялся бы этот закон становления и исчезновения. И наше Солнце погаснет, «так что на этой маленькой планете Земля все покроется мраком и льдом, погрузится в безмолвие вечной смерти».

В меланхолической склонности к астрономическому мышлению, окидывающему взором своим огромные пространства космоса, находит свое выражение глубинный слой веймарского чувства жизни. Субъекты инстинктивно солидаризуются с тем, что уничтожает их и лишает значимости. Они упражняются в умении смотреть так, что им открываются нечеловеческие перспективы; они бегут в холод и величие. Их «да» адресуется всему, что есть не они «сами», но – то, что помогает заледеневшему Я забыть себя в великом Целом.

Кто сопротивлялся этому тренингу, вырабатывавшему способность забывать о себе? Научились ли «левые» в Веймарской республике перехватывать импульс цинической космологии и политической биологии? Историк еще и сегодня пребывает в совершенном недоумении, наблюдая полную растерянность и беспомощность, выражающуюся в лозунгах «левых». И «левые» тоже стремились, насколько возможно, превратиться в «блок». И здесь тоже преобладали «линия», «характер», «стальная воля». Вальтер Беньямин был одним из (немногих) мыслителей, которые методично искали соприкосновения с опытом, материалами, образцами мышления и реагирования «противной стороны». Как никто другой, он овладел искусством переосмысления и истолкования – искусством спасения обретенного опыта от монополизации его реакционной фразеологией. Образец мастерского владения таким искусством переосмысления представлен в конце его книги «Улица с односторонним движением» (1928), где автор отваживается войти в логово льва, заводя речь о тех вещах, которые обыкновенно являлись монополией «правых» солдатского толка – о переживаниях, вызванных войной, и о кровавой свадьбе между человеческой техникой и космосом. Ему удается, лишь немного сместив акцент, выявить и продемонстрировать бездуховность буржуазной философии техники: не покорение природы в техническом смысле, но умное овладение и управление отношениями между человеком и природой.

О планетарии

Если свести все учения античности, как это сделал некогда Хиллель с иудейским учением, к одной краткой формуле, то она прозвучит так: «Земля должна принадлежать единственно тому, кто живет, питаемый силами космоса». Ничто так не отличает человека античности от человека современного, как то, насколько он отдавался познанию космоса – так, как не отдавался никто в последующие эпохи. О том, какова была степень этой погруженности, говорит расцвет астрономии, достигнутый к началу Нового времени… Античное отношение к космосу было совсем иным: это было опьянение им. Ведь что, как не опьянение, представляет собой познание, в котором мы единственно обретаем для себя уверенность и в самом ближнем, и самом дальнем, и при этом одно никогда не бывает отделенным от другого. Но это должно означать, что человек, опьяняясь таким образом, может общаться с космосом только в сообществе с другими людьми. Чреватое опасностями заблуждение людей Нового времени заключалось в том, что это познание стали считать не имеющим никакого значения, необязательным