Читать книгу "Ужасные дети. Адская машина - Жан Кокто"

— Ладно, — заключила она, — дело сделано. Ложись спать, я пойду к Агате и сообщу ей новость. Ты любишь ее. У тебя было затмение на почве мании величия. Очнись. Радуйся. Поцелуй меня и признай, что ты — счастливейший человек на свете.

Жерар, безвольно влекомый, признал все, что приказывала молодая женщина. Она закрыла за ним дверь и, продолжая плести свою сеть, поднялась к Агате.

Случается, что из всех жертв упорнее всего сопротивляется убийце молодая девушка.

Агата шаталась под ударами и не уступала. Наконец, сломленная усталостью, после отчаянной борьбы, в ходе которой Элизабет объясняла ей, что Поль неспособен любить, что он не любит ее, потому что не любит никого, что он сам себя губит, что это чудовище эгоизма погубит доверившуюся ему женщину; что Жерар, напротив, редкой души человек, честный, любящий, способный обеспечить ее будущее, — молодая девушка разжала руки, цеплявшиеся за мечту. Элизабет смотрела на нее, свесившуюся из сбитых простыней — слипшиеся пряди, запрокинутое лицо, одна рука зажимает рану, другая, как камень, упала на пол.

Она подняла ее, припудрила, поклялась ей, что Поль не подозревает о ее признаниях, и что достаточно Агате весело объявить ему о своей помолвке с Жераром, чтоб он никогда о них и не догадался.

— Спасибо… какая ты добрая… спасибо… — всхлипывала бедняжка.

— Не за что, спи, — сказала Элизабет и покинула комнату.

На секунду она остановилась. Она чувствовала себя спокойной, лишенной всего человеческого, освободившейся от ноши. Сердце ее вновь начало биться уже на самых нижних ступеньках лестницы. Она что-то услышала. И только оторвала ногу от ступеньки, как увидела приближающегося Поля.

Его длинная белая рубаха светилась в потемках. Элизабет сразу же поняла, что он бродит во власти одного из легких приступов сомнамбулизма, регулярно случавшихся на улице Монмартр — толчком к ним всегда служила какая-нибудь неприятность. Она прижалась к перилам, замерев на одной ноге, не смея сдвинуться хоть на волос из страха, что Поль проснется и станет расспрашивать ее об Агате. Но он ее не видел. Его взгляд миновал эту парящую женщину, словно какую-нибудь консоль; он смотрел на лестницу. Элизабет боялась стука своего сердца, топора, который рубил и рубил и наверняка был всюду слышен.

Остановившись на миг, Поль повернул обратно. Она опустила затекшую ногу, послушала, как он удаляется в тишину. Потом вернулась в свою комнату.

Соседняя комната молчала. Уснул Жерар или нет? Она остановилась перед туалетом. Зеркало играло с ней в загадки. Она опустила глаза и вымыла свои страшные руки.

Поскольку дядюшка разболелся, помолвку и свадьбу справляли на скорую руку в атмосфере искусственной веселости, играя каждый свою роль и состязаясь в великодушии. Смертное молчание повисало за рамками церемониальных посиделок, когда Поль, Жерар и Агата, до невозможности веселые, подавляли Элизабет. Она могла сколько угодно думать, что ее мастерский удар спас их от крушения, что благодаря ей Агата уже не пострадает от безответственности Поля, а Поль — от приземленности Агаты; могла твердить себе снова и снова: Жерар и Агата одной породы, через нас они искали друг друга, не пройдет и года, как у них будет ребенок, и они благословят судьбу; могла изгонять из памяти свои поступки той дикой ночи, словно вырвавшись из болезненного сна; могла считать их проявлением благодетельной мудрости — это не избавляло ее от смятения в присутствии несчастных и от страха оставить их втроем.

В каждом в отдельности она была уверена. Их деликатность была ей гарантией против сопоставления фактов, которые они могли бы дурно истолковать и приписать злонамеренности. Какая злонамеренность? Почему злонамеренность? Злонамеренность по каким мотивам? Элизабет задавала себе эти вопросы и успокаивалась, не находя ответов. Она же их, несчастных, любила. Это ведь из сочувствия, из страсти она сделала их своими жертвами. Она витала над ними, помогая им, вытаскивая их вопреки их воле из бедственного положения, бедственность которого доказала бы им будущее. Эта тяжкая работа дорого обошлась ее сердцу. Так было надо. Так было надо.

— Так было надо, — твердила Элизабет, словно о рискованной хирургической операции.

Ее нож превращался в скальпель. Надо было решать в ту же ночь, усыплять и оперировать. Результатом она могла гордиться. Но тут смех Агаты вырывал ее из мечтаний, она падала обратно за стол, слышала этот фальшивый смех, видела нехорошее лицо Поля, любезную гримасу Жерара — и возвращалась к своим сомнениям, отгоняла страхи, неумолимые подробности, призраки знаменательной ночи.

Свадебное путешествие оставило брата и сестру наедине. Поль хирел. Элизабет перебралась к нему в выгородку, дежурила, ухаживала за ним день и ночь. Врач не мог понять этого рецидива болезни, симптомы которой были ему неизвестны. Комната из ширм очень не нравилась ему; ему хотелось перевести Поля в более комфортабельное помещение. Поль воспротивился. Он жил, укутанный в бесформенное тряпье. Кумач отбрасывал весь свет на Элизабет, сидящую, подперев лицо ладонями и глядя прямо перед собой, опустошенную угрюмой заботой. Красная ткань румянила лицо больного, тешила Элизабет иллюзией, как некогда отсвет пожарных машин тешил Жерара, успокаивала эту душу, которая теперь питалась только обманами.

Смерть дяди призвала обратно Жерара и Агату. Они поселились на улице Лаффит, вопреки настояниям Элизабет, предлагавшей уступить им этаж. Из этого она заключила, что молодые поладили, обрели свое заурядное счастье (единственное, которого они достойны) и впредь опасаются разлагающей атмосферы особняка. Поль боялся, что они примут предложение. Он вздохнул с облегчением, когда Элизабет сообщила ему их решение.

— Они находят, что здешний дух грозит испортить им жизнь. Жерар чуть ли не прямо дал мне это понять. Он боится, что наш пример дурно повлияет на Агату. Уверяю тебя, я ничего не выдумываю. Он превратился в своего дядю. Я его слушала и ушам не верила. Только и думала — то ли он разыгрывает пьесу, то ли сам не понимает, что смешон.

Иногда молодожены обедали или ужинали в особняке Этуаль. Поль тогда вставал, выходил в столовую, и вновь воцарялась принужденность, и Мариетта на все это смотрела печальным взглядом бретонки, чуящей недоброе.

* * *

Однажды утром все как раз собирались сесть за стол.

— Угадай, кого я встретил? — весело окликнул Жерар Поля, который изобразил вежливый интерес.

— Даржелоса!

— Врешь!

— Правда-правда, старик, Даржелоса!

Жерар переходил улицу. Даржелос чуть не сбил его своим маленьким автомобилем. Он остановился; ему было уже известно про наследство и про то, что Жерар управляет дядиными заводами. Он хотел побывать на каком-нибудь из них. Он знал, что почем.

Поль спросил, изменился ли он.

— Почти как был, может, немного бледнее… Ни дать ни взять брат Агаты. И больше не смотрит свысока. Был очень, очень приветлив. Курсирует между Францией и Индокитаем представителем автомобильной фирмы.