Читать книгу "Исцеление водой - Софи Макинтош"

Надо сказать, это уже не первый раз, когда мужчины за нами наблюдали. За столом они, к примеру, жуют и пристально смотрят на нас, перекатывая по рту пищу. Может, случись хоть мало-мальская возможность, они и нас бы так же съели? У них такой голодный вид, что кажется, от них можно ждать чего угодно. На нервах у меня все в животе переворачивается, и я стала заметно меньше есть. Когда мы вечерами садимся шить, то они глядят на наши руки. Кинга больше нет, и продавать амулеты больше некому, однако мы все равно продолжаем их мастерить – поскольку чем еще нам тут заняться! Когда мать замечает, что кто-то из мужчин на нее пялится, она смотрит ему в глаза, пока тот не отведет взгляд. Я же по этой части не мастак: глаза у меня сразу отводятся сами. И Ллеу много улыбается. Чувствуется в нем все же какая-то нежность.

До сей поры мое тело являлось для меня всего лишь некой сущностью, способной источать кровь. Сущностью с огромнейшими запасами боли. Странным устройством, которое всегда для меня было совершенно непонятно. Однако под этими внимательными мужскими взглядами что-то в нем вдруг сработало и запустилось. Наверняка это какой-то природный инстинкт, и пока что я не уверена, что рядом с ним уместно будет слово «выживание».

«Теперь или никогда», – говорю я своему отражению в зеркале, натянув на себя платье из гардероба Скай, что на несколько дюймов выше колена и к тому же очень тесное. Я неторопливо прохожу в нем вдоль края бассейна, убеждаясь, что все мужчины заметили мое появление, и что-то для себя проверяя.

Дойдя до своего лежака, я раскладываю его пониже, ложусь на живот и тайком посматриваю сквозь солнечные очки туда, где за полоской сверкающей на солнце воды отдыхает Ллеу. Под моим взглядом он поднимает с глаз очки, подмигивает мне и снова их надевает. Я опускаю лицо на руки.

Мать свой шезлонг поставила с переднего торца бассейна, рядом с бывшим креслом спасателя, и присутствие ее на этом месте будто проводит между нами разделительную черту. Оттуда ей хорошо видны обе части бассейна – мужская и женская его половины. Голова ее изящно обмотана легким шарфом, кожа щедро умащена маслом.

И вот грандиозный финал! Я сажусь на лежаке, сдергиваю через голову платье и, поднявшись в одном купальнике, на несколько секунд задерживаюсь, делая вид, будто разглядываю небо над опушкой леса. Сердце колотит в грудь, как молоток. Жду, что кто-то меня разоблачит, что чем-то меня вот-вот собьют с ног. Наконец теряю самообладание и «бомбочкой» прыгаю в воду. Скай резко взвывает, разрывая царящую у бассейна тишину, и Грейс тут же тянется ее успокоить. Когда я выныриваю на поверхность, обе они смотрят на меня во все глаза, обхватив друг друга руками.

После ужина, когда мы в сгущающихся сумерках, как обычно, отправляемся на берег посыпать пограничную линию солью, мать прямо перед сестрами дает мне две оплеухи. Один раз с силой шлепает тыльной стороной руки, задевая мне ухо кольцами, что унизывают у нее каждый палец, а потом – для вящей убедительности – ладонью. Я вскидываю кулаки, чтобы дать ей отпор, и ору во всю глотку – и тут же руки сестер закрывают мне лицо, зажимая рот.

– Ты говорила: не прикасаться! – кричу я. – Ты ничего не говорила насчет того, чтобы не встречаться взглядом! На что еще нельзя мне смотреть?!

– Не устраивай мне тут сцен, – говорит мать, будто это не она первая меня ударила. – Всё, пошли со мной.

Она решительно направляется обратно к дому, но перед самой галькой внезапно останавливается и садится на влажный песок, делая нам знак сесть рядом. Берет нас за руки. Даже меня, хотя и заодно с рукой Скай – моя ладонь, словно по запоздалом раздумье, положена сверху.

Немного поодаль светятся огни дома, поблескивает гладь бассейна.

– Я знаю, что значит быть юной девушкой, – сообщает нам мать. – И знаю все, что способно вас погубить.

Мы ждем, что она добавит что-нибудь еще.

– То, что вы сейчас чувствуете, – это естественно, – продолжает она, на сей раз большей частью обращаясь ко мне. – Это вполне естественно, когда хочешь смотреть на мужчин.

Грейс фыркает коротким смешком.

– Прекрати, Грейс, – велит ей мать и сжимает наши ладони крепче.

Мужчины где-то там, внутри дома, хотя не знаю точно где. Они ходят по нашим коридорам, дыша одним с нами воздухом, они сидят на нашей мебели, везде оставляя свой след.

– Вам необходимо «лечение любовью», – говорит в итоге мать и отпускает наши руки. – «Журнал новоприбывших» я положу в комнату Грейс. Через час приду и постучусь.

Вместе с журналом мама оставляет у Грейс в спальне для нас большущие шарфы – тонкие шелковистые отрезы ткани, которые падают на пол широкими прямоугольниками, стоит их выпустить из рук. «Прикрывайте ими тело, – говорится в оставленной рядом записке. – Надевайте всякий раз, как выходите загорать». Сестры раздосадованы и злятся на меня – и они правы, это, безусловно, моя вина. Мы ложимся на ковер, чтобы их примерить. Шарфы достаточно большие, чтобы закрыть нас с головы до пят. Свой я тут же стряхиваю, испытывая под ним нечто вроде клаустрофобии. Грейс и Скай лежат точно под саванами – видно лишь, как от дыхания вздымается тело да чуть шевелятся под тканью руки, показывая, что обе на самом деле живы.

Устав возиться с шарфами, мы забираемся на кровать, и Грейс начинает заунывно зачитывать нам из «Журнала новоприбывших» причины приезда пациенток – одну историю за другой, и так бесконечно. Свидетельства того, как мужчины губят женщин. Свидетельства из прежнего мира. Все это мы уже слышали раньше, и не единожды, но я по-прежнему закрываю глаза, словно загораживаясь от этих слов, от скрытого в них предчувствия беды, от весомости их пророчеств. Скай ерзает, пытаясь пристроиться поудобнее, – однако тут, как ни пристраивайся, слушать подобное все равно не по себе. С содроганием мы вспоминаем, как выглядели некоторые из тех женщин, когда только к нам приехали. Они казались будто обескровленными, с обвисшей кожей. У них безо всякой причины сами собой слезились глаза, выпадали волосы.

«У меня возникла аллергия на мужа. Но тот отказывался признавать, насколько мне от него плохо. Говорил, что я все это выдумываю, что такое просто невозможно, – даже когда я начала кашлять кровью, когда от моих волос забивался в ванне слив. Ночами он не отпускал меня от себя, а к утру в тех местах, где он меня касался, кожа становилась красной и саднящей. Да и все прочее тоже болело. “Оставь меня, – молила я. – Неужто ты не можешь без этого обойтись?” А он купил мне стероидный лосьон да марлевую маску, от которых не было никакого толку, и заставлял меня каждое утро в постели мелко-мелко дышать…»

– Жуть какая! – бросает Грейс, прочитав с полдюжины, а то и больше подобных откровений. Она закрывает глаза, делает медленный вдох и выдох.

Такая реакция для нее довольно необычна, и это меня потрясает даже больше, нежели все, ею прочитанное. «Журнал новоприбывших» для меня, по большому счету, нечто слишком отвлеченное, чтобы я чего-то там сильно пугалась, хотя мне, конечно же, очень грустно за этих женщин с их страданиями. И где-то в глубине души я смутно сознаю, что эта боль вполне закономерна для той цепочки преемственности, к которой я сама принадлежу.