Читать книгу "Магазин путешествий Мастера Чэня - Мастер Чэнь"

А на острове она получила наконец море. Пусть непривычно теплое, никаких пупырышек на коже, когда туда входишь – нежное; но море же, настоящее (да-да, как в рекламе – с наклонными пальмами у песка). Маша под этими пальмами сидела вчера, сидела сегодня, пока не закрывался пляж, спала под шум волн, ела, впервые в жизни попробовала сок кокоса.

А потом увидела прямо там, на пляже, маленький бетонный обелиск с портретом. Портретом уверенного в себе молодого человека с типично британской упрямой челюстью, с авиационными крылышками и двумя рядами орденских планок на груди. И прочитала, с моей помощью: здесь, в Изумрудной бухте, Ф. Спенсер Чапмэн после нескольких месяцев перехода через джунгли в костюме китайского крестьянина в полночь выплыл на 50 метров от берега, где его взяла на борт британская подводная лодка из Коломбо, далеко за горизонтом. Японцы гонялись за ней весь путь через океан. Осенью того же 1945 года полковник Чапмэн принимал капитуляцию японских частей на другой стороне Малаккского полуострова – в Куантане.

Машу эта история чем-то зацепила. Она долго шевелила губами, вспоминая, видимо, и Севастополь тоже, с его английским военным кладбищем. Потом повернулась ко мне, с сияющими глазами, и изрекла пророчество:

– А ведь вы напишете об этом парне отличную книгу, да-да, вот.

– Поздно. Он сам ее написал. Называется «Джунгли нейтральны». Можно купить в магазинчике в нашем отеле.

– Это он. А это вы. Не поздно. Как же так – не написать об этом совсем и никак. Сделайте-сделайте. И чтобы любовь.

Потом Маша пошла в воду, выдвинулась ровно на середину Изумрудной бухты, где среди той ночи беззвучно плыл полковник Чапмэн… Я же остался на песке, бормоча «над черным носом нашей субмарины взошла Венера – странная звезда».

Кстати, о Венере – ожившей и оживившейся Машей заинтересовалась на пляже пара итальянских юношей с волнистыми напомаженными волосами и вечно голодными глазами. В конце-то концов, мало ли что она для кого-то еще может быть объектом санкций, а ведь здесь, в нормальном мире, у нас создание тридцати с хвостиком лет, с острым носиком и ехидно поблескивающими зеленоватыми глазами, пусть и с прилипшей ко лбу знаменитой челкой. Они присмотрелись, выявили ситуацию – мы с Алисой отдельно, Маша сбоку нас…

Итальянцы, как у них это и положено, в процессе снятия девушки пользовались итальянским языком и жестами: достаточно. Маша смутилась, стреляя глазами в сторону Алисы и меня: как быть? Мы успокоили Машу, тоже жестами: а вот как тебе в кайф, так и будь. Ты это заслужила.

Знали бы эти двое, с кем имеют дело…

Но – умный читатель уже догадался – это все не имеет никакого отношения к истории с Матильдой. История, быстрая и страшная, случилась позже, уже на обратном с острова пути.

А здесь, на острове, все было хорошо. Маша потом сказала нам, что всегда знала – за все бурные и страшноватые события Крымской весны Господь не мог ее не наградить. И вот она, награда. Мало ли что всего три дня. И мало ли что в эти три дня поместилось еще и то, что было на обратном пути, с Матильдой: в Крыму и особенно до того в Киеве все-таки было страшнее, по крайней мере, дольше. И потом, Маша ведь все-таки победила. И Матильду тоже.

Здесь надо сделать глубокий вдох и отвлечься на что-то, действительно имеющее отношение к этой истории. А отношение к ней имели два человека. Мои соседи. Карл (снизу) и Фил (справа). Оба американцы.

Здесь у нас, вообще-то, чистая политологическая модель. Двух более непохожих людей не бывает. Карл – он большой, метра два с лишним, худой, бритый наголо, с седой щетиной. На закате он стоит по пояс в воде нашего бассейна и что-то читает. Чаще – очередного консервативного американского философа. И немножко кушает виски, первую сегодня порцию, но не последнюю.

Утро в нашем доме среди джунглей, на холмах над Куала-Лумпуром, – это музыка. Музыка снизу, от Карла… ах, вот – вспомнил, почему я в тот день выбрал именно Бетховена: мы с Карлом, выпив у него опять же немного виски, поспорили. Он любит Бетховена за романтичность, я не люблю его за неуклюжую жесткость…

Да, и он – с американского юга. Того самого, настоящего. Говорит басом и с характерным акцентом, который не разберешь.

А Фил – это не музыка, это «доброе утро» с балкона справа и звонки по поводу и без, чтобы я всегда знал, что сосед готов сделать для меня что угодно в любое время, стоит только попросить.

В первую встречу он меня поразил. Не каждый день встретишь человека, который с беспощадным блеском в глазах рассказывает, как готовился вложить пять миллионов долларов в проект гольф-клуба на холмах Фрейзера, с доставкой игроков на вертолетах, а малайцы не проявили интереса.

– Человек, у которого есть лишние пять миллионов, в нашем доме жить не будет, – сказала мне Алиса; но сказала это потом, когда Фил стал чуточку яснее, как явление. Сначала-то она полностью поддалась его бешеному напору: мы (он и его китайская девушка Мэй) знаем весь город, мы знаем даже, где покупают цветы в час ночи, мы ждем вас завтра на ужин…

Карл не инвестирует, он отдыхает, проведя полжизни здесь же, в Азии. Фил взрывается от делового энтузиазма. Он не намного моложе Карла, просто не хочет этого показывать. Он готов преобразовать и улучшить что угодно – холмы, морские порты, фабрики, но больше всего развлекается информационными проектами. Якобы инвестирует во все, где требуются компьютерные гении, желательно местные – подешевле.

Голос… Мощный голос Фила (сам он маленький) живет от него отдельно. Чистый, красивый, убедительный баритон, каждое слово понятно. Я знаю только одного американца, чей голос так же неотразим, – Генри Киссинджера.

Но у Генри тяжелый немецкий акцент, а здесь полное отсутствие какого угодно акцента. Кстати, а откуда родом Фил – это странный, смуглый и неестественно темноволосый человечек? Американец-то он бесспорно, но ведь слово это значит что угодно.

Вот тут интересная история. Вообще-то он говорит, что из Чикаго. Но потом выясняется, что привезла его туда юношей сицилийская родня. А еще потом – что и сицилийцы ему не родные, они его усыновили. «Моя семья из Бомбея», – признается наконец Фил.

Так это что – он, собственно, индиец? Но даже и это еще не факт. Бомбей – место непростое. Там еще живут багдадские евреи с их тысячелетней историей. И парси-огнепоклонники (настоящие), с историей в пару тысяч лет, числом тысяч в триста человек.

Политологическая модель эта пара потому, что мои соседи – какая-то карикатура на американское общество, напрочь расколовшееся на две части. Карл – это классический республиканец, и хотя мы с ним друзья, не надо думать, что с Карлом можно шутить. Легко себе представить, что в каких-то крайних ситуациях это человек очень жесткий. Но – только в крайних. А так Карл – это король, щедрый и милостивый, послушайте его голос, последите за его руками, когда он сидит уже после заката у того же бассейна в окружении прочих жильцов нашего дома, в час для третьего-четвертого виски.

А Фил – это, конечно, не король, а джокер, и он бесспорный и типичный демократ. Демократы там, в Америке, по большей части вот такие. И понятно, что Фил о Карле подчеркнуто говорит только хорошее, а Карл о Филе – ничего. Ну, то есть когда как-то я упомянул его, Карл сказал басом: о, Фил… Потряс большой щетинистой головой, сдерживая смех. И все.