Читать книгу "Три метра над небом. Трижды ты - Федерико Моччиа"

Я поднимаюсь со скамьи и навешиваю на гриф новые диски – пятьдесят килограммов с одной стороны и еще пятьдесят – с другой. Снова ложусь под штангу и быстро поднимаю ее шесть раз. Теперь я чувствую вес, и последние жимы даются мне с трудом, но я делаю их до конца. Отдыхаю. Восстанавливаю дыхание. Закрываю глаза, снова поднимаю штангу, делаю еще десять подъемов лежа. На этот раз мне трудно с самого начала – но не потому, что диски тяжелые. Во мне снова поднимается гнев. Смех Баби и этот сверток, прекрасный и жестокий подарок, который она кладет передо мной, а потом убирает и, в конце концов, разрешает открыть. Я вновь вижу футболку в белую и синюю полоску, точь-в-точь такую, как на ребенке, моем сыне. Гнев нарастает; она сговорилась с Джулианой, они все подстроили у меня за спиной. Нет, все сделала она. Баби всегда решала – врываться в мою жизнь или исчезать из нее. Я почти подбрасываю штангу: она кажется мне легкой – настолько я в ярости. Снаряд поднимается вверх, еще выше, выше своей опоры, а потом снова падает, подскакивает и покачивается из стороны в сторону, рискуя обрушиться на пол, но я останавливаю его руками.

– Эй, ты же Стэп, да?

Я встаю и пытаюсь понять, кто ко мне обращается. Передо мной стоит парень.

– Стефано Манчини, не так ли? Ты был для нас легендой. Моя девушка вырезала из газеты твою фотографию на мотоцикле, с той телкой, которая к тебе прижималась, и всегда говорила мне: «Ты должен быть непокорным, как он, а не тюфяком, как сейчас». Черт, ты погубил мою юность. Правда: мы расстались, и она мне не дала!

Парень смеется вместе с другом, стоящим рядом. Он худой, сухощавый, но хорошо сложен. У него густые длинные волосы и темные глаза. Он был бы копией барда Франческо Ренга, если бы не его зубы, немного испорченные. Друг, протянув руку, ударяет по его ладони, словно тот выдал невероятную шутку.

– Меня зовут Диего; я уже давно хожу в тренажерный зал, но тебя никогда не видел.

– Я записан в этот спортклуб, но тренируюсь здесь нечасто, в основном играю в падел.

– А, в игру гомиков!

Его друг начинает хохотать, как сумасшедший.

– Нет, ну ты крутой, реально крутой! Я едва не обоссался!

И за это хлопает его по спине.

– Блин! Ну мне же больно! А вот ты зато тяжелый, реально тяжелый!

И правда: его друг толстый, просто жирный, он как бурдюк, и его жир буквально переливается через край.

– Ему было бы полезно играть в падел. Что бы ты ни думал, это хорошо. Падел придает бодрость, учит правильно дышать. И от него худеют.

Я беру полотенце со скамьи, встаю, кладу его себе на плечи и собираюсь уходить.

– Эй, Стэп, почему бы нам не обменяться парой ударов?

Я оборачиваюсь и вижу, как Диего держит перед лицом сжатые кулаки и поигрывает ими. Он подмигивает; ему хотелось бы выглядеть симпатичным, но чего нет, того нет.

– Давай, там есть ринг.

Диего указывает мне на него подбородком и наклоняет голову к плечу, как бы говоря: «Давай, не заставляй себя упрашивать», – и снова подмигивает, но как-то чересчур. Хотя может у него просто тик.

– Нет, спасибо.

– Давай же, я хочу узнать, была ли права моя девчонка. Действительно ли я тюфяк. – Толстяк рядом с ним опять начинает ржать, чуть не сворачивая себе челюсть. – Или ты боишься?

Я думаю, что это уже в прошлом, мне больше не интересно драться, доказывать, что я сильнее всех. А еще мне приходит в голову, что я стал отцом. Да, у меня есть сын, и я должен быть ответственным. Мне следовало бы учитывать все это, но вместо этого я вдруг улыбаюсь и говорю:

– Нет, не боюсь.

19

Мы готовимся, не говоря друг другу ни слова. Надеваем боксерские перчатки, которые находим на полке. Здесь есть и шлемы, но он шлем не надевает, так что без защиты обхожусь и я. Диего снимает толстовку, потом футболку. Он крупный, в хорошей форме, с длинными руками и очень короткими ногами. Он начинает скакать, отпрыгивая то вправо, то влево. На этих сильных ногах ему легко двигаться: верхняя часть туловища весит не много, поэтому он очень проворен. Его друг подтаскивает стул к краю ринга, достает жвачку и снимает с нее обертку. Это «жвачка с мостом» – жвачка под названием «Бруклин». Он складывает ее и засовывает в рот, бросая обертку на пол. Она лакричная; единственный вкус, который мне не нравится.

– Засекаешь время? – спрашивает у него Диего. – Три минуты пойдет? – обращается он ко мне.

– Да.

– Как будем драться? Фулл-контакт или кикбоксинг?

– Как хочешь.

Диего улыбается. «Кикбоксинг», – отвечает он, а потом кричит другу: «Три минуты пошли!» – и, воображая гонг, ударяет перчаткой о перчатку и бросается ко мне. Его удары точны, все они направлены в лицо или корпус, но мне удается их отбивать. Он быстрый, хорошо двигается, грамотно дышит и, когда начинает новую серию ударов, ему даже удается болтать:

– Черт, ее звали Марианна, классная телка, серьезно, действительно красивая, выделывала разные приятные штучки, но хотела настоящей любви. «Как у Стэпа!» Понимаешь, дурак, она была влюблена в тебя, хотя даже не была с тобой знакома! Так ты мог бы ее и оттрахать. – Может, он даже щелкает пальцами под перчатками. – А вот я ее ни фига не интересовал!

Его друг начинает хохотать, он – тоже, и, пока я отвлекаюсь, Диего делает круговой прыжок и бьет меня в спину. Он сшибает меня с ног, и я отлетаю к канатам. А когда отскакиваю от них и снова вступаю в бой, он наносит мне прямой лобовой удар, ногой в грудь, а потом быстро налетает на меня, словно хочет вышвырнуть за пределы ринга. Но я действую быстро: опускаю правую руку и перемещаю за ней все тело, тем самым уклоняясь от направленной на меня ноги, и он ударяет ей в пустоту. Однако соперник этим пользуется и наносит мне два хука, правый и левый, попадая в самое лицо. Я чувствую удар, у меня темнеет в глазах; теперь я вижу двух Диего, которые покатываются со смеху. «Видела бы тебя теперь Марианна. Пожалуй, тебе следовало бы надеть шлем!» – говорит он. Диего уже снова готов атаковать, нанести мне несколько ударов в лицо, но едва он начинает движение, я этим пользуюсь, делаю полный оборот, раскрываю руку и молниеносно бью его, как бейсбольной битой, в самую рожу. Диего уже ничего не видит, делает резкий вдох и валится на пол. Его друг восклицает: «Черт!» – и застывает с открытым ртом. Я расшнуровываю перчатки и делаю вид, что я совершенно в своей тарелке, не зная, как мне это удается.

Я говорю: «Знаешь, если бы здесь была Марианна, она бы сказала: „Вот видишь, я была права, ты тюфяк”. Передавай ей от меня привет». И ухожу с ринга, забирая свое полотенце. Друг Диего пытается привести его в чувство, бьет по щекам, зовет по имени, трясет его. А потом, когда толстяк уже совсем его измочалил, я вижу в зеркало, как Диего отталкивает его руками, но так и не может поднять голову, пытаясь восстановить силы.

Я прохожу мимо девушек. Та, прежняя, снова на шесте. На этот раз она, похоже, держится за него руками правильно и уже не похожа на колбаску. Ей удалось совершить свой маленький подвиг, и тренерша одобрительно кивает. Легким прыжком довольная девушка опускается вниз. Мне нравится радоваться успехам других, с этой мыслью я вхожу в раздевалку. Нужно разрабатывать дыхание, возобновить пробежки. Нужно ходить в спортзал чаще. Я не в форме. Стэп – и не в форме! Кто знает, как теперь проходят соревнования по отжиманиям среди посетителей «Будокана»! На меня нападает смех. Я похож на зануду, тоскующего по прежним временам. Ну, с Сицилийцем я бы еще померялся силами; он сейчас общается с одним из тех парней, с которыми мне пришлось бы несладко. Наступает момент, когда тело становится уже не тем: слишком много собраний, сидячих переговоров в офисе; небрежности, которая превращается в лень. Я открываю шкафчик, в котором оставил одежду, и вижу, как вспыхивает экран моего телефона.