Читать книгу "Кровь и почва - Дмитрий Старицкий"

Взгляд прями прокурорский. Обвинительный. С таким взглядом только приговор зачитывать про «десять лет без права переписки».

— Я никогда никем не прикидывался, баронесса, — ответил я, откладывая вилку. Жрать хотелось как из пушки, но я посчитал, что правильным будет сначала объясниться. — Не имею такой привычки. Бароном волей рецкого маркграфа я стал уже много после нашего нежданного свидания на гинекологическом кресле, — усмехнулся я. — А так, по жизни, до армии я был всего лишь деревенский кузнец. Крестьянин с гор, если хотите. Кстати не знал, что у меня есть еще один сын.

Действительно. Подозревал, но точно не знал. Плодись, Кобчик, и размножайся. Если только тебе эта баба не одевает один орган на уши.

— Сколько у вас сыновей? — спросила баронесса. — Кроме моего.

— Один родной и один на воспитании.

— Одно меня утешает, что вы сделали за то время, что мы не виделись, великолепную карьеру, какой мой муж не мог добиться, несмотря на всю протекцию своей многочисленной родни. Были фельдфебель, а теперь полковник. Вы, наверное, не играете в карты?

— Нет. Не люблю азартных игр. А карьерой я обязан батальонному инженеру Вахрумке.

— Вы не смотрите на меня, полковник. Ешьте. Я вижу, что вы голодный. А мы уже все поужинали, вас не дожидаясь.

— Спасибо, — я взялся за вилку. — Только я не полковник, а капитан-командор воздушного флота.

— В этом есть принципиальная разница? — улыбнулась баронесса.

Я не ответил, так как успел набить рот едой. Приготовлено было действительно вкусно.

Баронесса смотрела, как я ем с выражением простой русской бабы, любующейся на то, как ее мужик вечеряет после тяжелой работы.

— Мой дурак конфликтовал с Вахрумкой, а с ним оказывается надо было дружить, — изрекла баронесса.

— Я спас Вахрумку от плена. А он просто перевел меня в ольмюцкую армию. Кстати от преследований вашего мужа. Кто тогда знал, что простой инженер окажется молочным братом ольмюцкого кронпринца. Ныне нашего императора.

— Вы имеете выходы в эти сферы?

— Вам чем-то надо помочь?

— Помогите своему сыну, не мне. С тех пор как мой муж пропал без вести на фронте, нам перестали перечислять часть его денежного содержания по аттестату. А пенсия положена по потере кормильца, только если доказано что офицер погиб. Тортфорты отказались мне в этом помогать. Мы вообще не любим друг друга с родней мужа.

— Ваш муж, баронесса, жив. Он в плену, — сообщил я ей, стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно равнодушней.

— Какая жалость, — воскликнула женщина. — Я так надеялась, что он наконец-то сломал себе шею.

— О какой сумме идет речь?

Она сдвинула брови.

— Три — четыре, может пять золотых в месяц. Я понимаю, что деньги невеликие, но в нашем стесненном положении и они не лишние. Муж все промотал. И свое состояние и мое. Через несколько лет я смогу отдать сына в Пажеский корпус на казенный кошт. Тогда можно будет продать этот дом, мой родовой дом как урожденной графини Зинзельфорт, и купить себе что-либо поскромнее в пригороде, а то и в другом городе. Гоблинце к примеру. Или вообще уехать к теплым морям в отвоеванный у Винетии Риест. Я не люблю зиму. Мне постоянно хочется тепла.

— Вы покажете мне своего сына?

— Он сейчас спит. Но если вы не будете шуметь… Идемте. Его спаленка на третьем этаже, — она встала из-за стола.

Все такая же стройная, прямая, тонкая…

В маленькой комнате черноволосый ребенок спал, обняв большую мягкую игрушку. Лицом он был схож с матерью. Красавчик будет. Смерть девкам. Спал он на правом боку, мне не составило труда откинуть черную шелковистую прядь волос от левого уха и увидеть в тусклом свете ночника нашу родовую родинку. Мой сын.

— Убедился? — шепнула баронесса. — Пошли. А то разбудим.

Едва мы вышли из детской, то в коридоре женщина неожиданно, но вполне ожидаемо впилась своим ртом в мои губы пиявочкой, одновременно подталкивая меня в свою временную спальню дальше по коридору. Ее спальню на втором этаже, как оказалось, отвели для моих покоев.

— О, мой герой, — простонала она уже в будуаре, захлопывая за нами дверь ногой.

Накрылся отдых. Если женщина хочет — мужчина обязан.

Генерал-адъютант Молас метался по кабинету из угла в угол рассерженным тигром. Наконец остановился передо мной, резко выдохнул и заявил.

— Я отстраняю тебя, Савва, от дальнейшего участия в операции.

— Операция по принуждению к миру уже закончилась, экселенц, — напомнил я. — Мои части соединились с войсками фельдмаршала на вокзале. Мятеж подавлен. Гвардия приведена в повиновение, разоружена и сидит в казармах под охраной.

— Мятеж подавлен, — согласился со мной Молас, — а вот его корни ты сам очень неаккуратно обрубил. Какая была надобность расстреливать всех Тортфортов разом? Да еще у стены вокзала? Напоказ. Из пулемета!

— Чтобы больше бунтовать было неповадно, — огрызнулся я. — Я не только Тортфортов там пострелял, но всех мятежных офицеров, что не сложили оружие по моему приказу. Я их об этом предупреждал. А я слов на ветер не бросаю.

— Услужливый дурак опаснее врага, Савва, — глаза императорского генерал-адъютанта метали громы и молнии, но голос его был ровен и четок. — И как прикажешь теперь нам выходить из этого положения, как выявлять их затаившихся сообщников в имперском правительстве? В столичном обществе? При дворе? В генштабе?

На этот наезд я заранее знал что ответить.

— Это ваша епархия, экселенц. А я был в своем праве. Согласно императорскому рескрипту я наделен правом внесудебной расправы над мятежниками. А на ваш последний вопрос отвечу, что по опыту знаю, что слуги и денщики часто видят больше хозяев.

— Не учи отца! И баста! — повысил на меня голос главный разведчик империи, ударив кулаком по столешнице. Да так что подскочил тяжелый чернильный прибор.

— Если я вам с императором больше не нужен, экселенц, — не обратил я внимания на вспышку генеральского гнева, — то прошу отпустить меня в Рецию. Все равно рано или поздно вы меня в нее опять загоните. Не в первый раз. Я поработал для вас «Кровавым Кобчиком», теперь вы можете поработать с ними добрым дядюшкой, попутно пугая мною несговорчивых.

— И какую награду ты себе за это хочешь?

— В гражданской войне, экселенц, награды неуместны, — отрезал я.

— Ты действительно так думаешь? — поднял генерал брови.

— Конечно. Мятежники не внешние враги, а такие же подданные императора и имперские граждане, как и мы с вами. Какие могут быть награды за братоубийственную бойню. Вы видели «гвардейский фарш» на шоссе?

Молас резко кивнул, сжав губы. Но вслух ничего не сказал.

— Сколько там было истинно виновных? А сколько честно выполнявших устав и приказ? Как мы их в этом фарше рассортируем. Фарш невозможно прокрутить назад.