Читать книгу "Люди под кожей - Ольга Миклашевская"

Тяжелая, мокрая верхняя одежда и правда не оставляла сомнений, что согреть в таком состоянии сможет разве что только в аду.

Дарья задумчиво трясет головой.

– Да нет, – говорит она, – так, ерунда.

– А что у вас… у тебя, – тут же поправляется парень, – с глазами? Вы нечистая сила какая, или что?

Говорит он все это скорее в шутку, но в глубине души, равно как и Дарья, знает: шутить здесь не над чем. Склизкое, тяжелое предчувствие тонкой лентой струится по телам обоих. Если бы не ночная прохлада и ледяная вода Москвы-реки, оба замерзли бы только от одной мысли об этих сверхъестественных ужасах.

Спустя несколько секунд молчания – не неловкого, вполне себе естественного – Дарья поджимает губы и произносит:

– Не знаю, сама бы не прочь узнать. Помню только, как долго не могла заснуть. А может, заснула?.. Не вспомню уже. Может, у меня лунатизм?

А что, вполне простое, земное объяснение всепоглощающего ужаса, который женщина ощущала все это время где-то в районе живота. Там как будто поселился кто-то маленький и властный. Он командовал ее телом; словно у марионетки, заставлял руки и ноги двигаться в пространстве; временами даже говорил своим хриплым, скрипучим голосом через ее уста.

– Может быть. У меня вот бабушка по этой части. Верит во все приметы, гадания и прочую чепуху. Она из деревни глухой, так у нее вокруг дома на заборе развешаны горшки кверху дном. Мне порой эти горшки человеческие головы напоминают.

Дарья не удерживается от легкого – нервного – смешка.

– Классная у тебя бабушка. Я свою помню плохо. Сейчас не отказалась бы от любого живого родственника, кроме родителей. С подругами о таких вещах не поговоришь.

– О лунатизме?

«Как же, – с грустью думает про себя женщина, – о лунатизме».

Им больше не о чем говорить. Между ними не только разница в возрасте, семейное положение, пол и даже сферы деятельности. Только вот ни один не торопится покинуть место неудавшегося самоубийства, потому что чувствует – этой ночью у них больше общего, чем у близнецов в утробе матери.

– Так зачем ты хотел прыгать?

Лев опустошенно смотрит в черную почву у того места, где он сидит.

– Я не знаю, как объяснить… Мне казалось, это не я. Все мое существо сопротивлялось тому, что я сделал сегодня. Не бог весть какой ужасный проступок – подрался с коллегой по работе, – объясняет мужчина, наткнувшись на непонимающий взгляд собеседницы. – Только вот у меня после этого внутри как будто что-то сорвалось. Я словно нажал красную кнопку, знаешь, на таких обычно написано «не нажимать». Плохо помню, что было потом.

– Может, у тебя тоже лунатизм?

– Вряд ли, – сочувствующе улыбается Лев, но улыбка слабая, блеклая, ее почти нет, – я спать сегодня еще не ложился. Выпил немного, конечно, но не настолько сильно, чтобы не контролировать собственные ноги… Слушай, – его осеняет, – вдруг сегодня буря какая магнитная? Ну, там, астероид пролетел, кольца Сатурна сгустились, я не знаю…

– Вполне может быть, – соглашается Дарья скорее из желания согласиться, нежели из-за того, что она на самом деле считает так же. Надеется – да, но не считает.

– И теперь за попытку суицида я после смерти попаду в кровавую реку Беловодья, – шутливо бормочет Лев себе под нос.

Бабушка всегда говорила: «Только чистые душой люди попадают в Беловодье». Она не христианка – скорее ближе к каким-то старинным языческим поверьям, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: в рай она еще как верила. Рассказывала, что в этом таинственном Беловодье все живут по порядкам, никогда не слышали про войны и ссоры, а еще не болеют и не умирают. Младшие уважают старших, мужчины помогают женщинам; там никогда не случаются неурожаи. Сам город же опоясывает река с молочными водами.

Но как и любое место в мире, Беловодье стремится к равновесию, говорила Нина. Именно поэтому на южной границе молочная река впадает в другую, наполненную кровью злых и подлых людей. Убийц, мошенников и изменщиков. У берегов кровавой реки пахнет смрадом и разложением, а сверху парят голодные вороны, предупреждающие появление новых «грешников».

Лев в такое не верит; как и все, связанное с Ниной, делит пополам, но полностью не открещивается. В конце концов, бабушка хорошая знахарка и не раз спасала односельчанам жизнь, когда, казалось, уже никакие лекарства не помогали.

– Теперь что?

Холодает. То ли тело вновь привыкает, то ли и правда ночь сегодня благоволит разного рода потусторонним силам.

Лев съеживается.

– Домой, наверное. Странно говорить после такого, но не сидеть же здесь вечно.

Дарье домой не хочется совершенно. Там он, ждет ее в их спальне, где они провели столько запоминающихся ночей. Они спали на этой кровати так долго, что матрас, наверное, уже помнит очертания их тел, а подушки, несмотря на то что Дарья хорошенько взбивает их почти каждый день, знают о них даже больше, чем зеркало в ванной.

Женщина вдруг задумывается о том, как быстро пролетело время. Десять лет счастливого, крепкого брака, а потом словно закончился гарантийный срок. Они с Денисом будто купили холодильник, который в один прекрасный день решил больше не работать и уйти на пенсию.

А как же дети?.. А как же?..

Дом теперь не ощущается как укрытие; в слове «дом» не кроется «безопасность», «спокойствие». Это минное поле, где любой неосторожный шаг может стать смертельным.

Когда-нибудь Дарья вернется домой, но не сегодня. Сегодня ее душа обнажена, по венам вместо крови струится чистый первобытный страх. Она даже не знает, чего боится больше: этого хвостатого монстра, захватившего ее тело, или все-таки более реальной, приземленной проблемы с мужем.

Женщина не замечает, как по щекам градом начинают катиться слезы. Пережитый стресс чайным осадком оседает на дне сердца, и порой нужно очень долго оттирать заиндевевшие края, чтобы отмыть чашку от темного налета.

Лев поднимается на ноги, отряхивается от земли. Та ни в какую не хочет покидать теплое местечко и намертво липнет к купленному в кредит костюму. Работа в «Айзмосе» обязывает к определенному дресс-коду, пускай он тебе и не по карману.

Длинными, как у пианистки, пальцами Дарья хватается за насквозь мокрую штанину.

– А у тебя… можно переночевать?

Новый знакомый смотрит на женщину с недоверием и в какой-то мере даже с неодобрением.

– Вы не похожи на бездомную. – Он вновь забывает, что они еще в самом начале перешли на ты.

– Скажем так, сейчас мне некуда пойти, – качает головой Дарья, в то же время думая о чем-то своем. – Я же спасла тебе жизнь, помнишь?

Он смотрит на нее и видит в ней не взрослую женщину, а маленькую девочку, потерявшуюся в незнакомом городе. Вглядывается в полутьме в лицо с проступающими траншеями морщин в уголках глаз и не может удержаться от того, чтобы не испытать почти покровительское чувство. Эта женщина нуждается в нем, как еще полчаса назад он нуждался в ней, чтобы она спасла его из ледяной воды. И откуда в ней внезапно появилось столько силы? Дарья отнюдь не низкая – уж метр семьдесят пять в ней наберется, но все равно, она ведь женщина: слабая, хрупкая.