Читать книгу "Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко"

– Юлька, подь сюды, – Мергель вдруг нагнулся вперед. – Ты ж такая чудь юродивая, аж меня прошибает на слезу. Обстоятельности в тебе нету, старших подле тебя нету, денег за душою у тебя… А, пропащая. Хоть у меня малость ума получи за труды, ась? Во, глянь на хорька: глянь и запомни.

– Глянула, – недоуменно кивнула я, рассматривая спину Якова. Потел он мало, хотя вырыл яму по пояс и продолжал яростно рубить пласты глины. – И что?

– Мужик за работой должен волновать бабью душу… и телу. Во такой мужик, – Мергель тоже изучил спину Якова. – Не запойный, не трутень. Судимость на ём, но мелкая – рукам удержу не знает. Еще зуб-другой сплюнет и поутихнет. Не дурак же, ась? Гонору в ём гора, жену высмотрит себе грамотную, чтоб выгуливать её, остепенясь. Тож тебе в пользу. Ага: нищий покудова. Вовсе удача. Смекаешь?

– Господин Мерголь, – я ощутила, что согреваюсь, начиная от ушей. – Вы что…

– Пример даю, – он глянул на меня особенно остро. – Пример! Гля: такого приметь. Не годен чернявый, ищи белявого. А токмо выкобениваться брось. Юлька, бабе надо уметь прилепиться. Я по душевной доброте показываю, к кому лепиться с ничтожным достатком и дурьей башкою. Гля: образец. С ентого и начни умнеть. Покличет гулять по опушке, беги-и! Оно не вредно. Я к чему? – Мергель значительно свел брови. – Я тебе друг. Значится, и лихой поганец не забалует на моей земле. Пользуйся, Юлька.

– Добрый вы человек, – кое-как выдавила я. – Заботливый. Благодарю за науку.

Мергеля надо благодарить, иначе он мигом взъестся. И начнется такое… уже дважды начиналось, хватит с меня.

В ушах звенело. Сами уши, вот чую, сделались малиновые. Хорошо хоть, шляпка сидит низко, тень на лицо бросает. Ну и жара! Вообще не помню, что мне снилось про зиму. Мысли расплавились. Чай принесли повторно. Хлебаю кипяток, моргаю и старательно улыбаюсь дрожащими губами. Как только яма получит нужную глубину, сбегу из беседки давать указания по укладке дренажа. Всякое дело, спасающее от нежной заботы Мергеля – драгоценно.

Когда день накренился к вечеру, пьяно багровея, три пиона гордо и просторно укоренились посреди непостроенной оранжереи, размеченной колышками и бечевкой. Рожа Мергеля лоснилась от радости, да такой жирной – я аж издали изжогу чую. Икаю. Тихо радуюсь, что зрелище делается мельче, дальше: Снежок бодро шагает и чуть пофыркивает. Все бы хорошо… Но Яков молчит, сутулится: продолжает злиться. Гордость мешает ему отдать вожжи, хотя усталость требует замертво сползти на дно шарабана.

– Эй, почему я получаюсь совсем виноватая? Мергель тебе не заплатил, а не я, – трудно сказать прямо то, что еще не сложилось во внятную мысль.

– Потому что я – двуличный сорняк, – мрачно выдавил Яков.

– Отдай вожжи. Хватит злиться, я извиняюсь изо всех сил. Правда.

– Не очень-то получается, – хмыкнул Яков. – Вожжи ей. Вот еще.

– Дал бы вожжи, я бы направила Снежка во-он туда, – я указала на дорожку, готовую вильнуть вправо. – До пруда рукой подать. На берегу трактир «Пестрый ёрш». Говорят, у них лучшее пиво в Луговой. Я сама не проверяла, мне не полагается гулять по трактирам: я вроде и барышня, и шабашник. Ни к хозяевам за стол, ни к работникам.

– Ай-ай, спину свело, – простонал Яков. Быстро глянул на меня и взвыл еще натуральнее. – О-уу… Рука отнимается. Две руки, обе-две! И денег у меня, – отнявшаяся рука ловко щелкнула пальцами, – ни копеечки.

Ба-бах! Я дышать перестала: жертва бесплатного труда рухнула спиной со скамейки, это ж шею можно сломать! И когда успел вожжи бросить? И ведь не разбился: стонать продолжает, а сам мягко перекатился на бок, щеку ладошкой подпер – и заныл на мотив народной песни. Звучало до слез жалобно, вот только слова… он перечислял меню! Мол, уху желаю-ах, без пива исчахну – ох-ох, бок колет-ой, не излечить его без припарки о трех расстегаях-ах, да с огурчиками-ей, которые хрустят как больная шейка-хрясь…

– Юна, ты правда ни разу не бывала в «Ерше»? – Яков прервал стоны и вмиг оказался на скамейке. Отобрал вожжи. – А ну зашумят там к сумеркам? Ты ж шума не любишь.

– Тебя надо накормить. Неудобно получилось. Мергель за нанятого нами работника не выплатил, корки хлеба тебе не дал, да и меня пустым чаем весь день поил, словно я водохлеб.

– Он решил, что я ловчей его ловкач, вот и остерегся заводить речь о деньгах. Продержал нас в саду, – согласно хмыкнул Яков. – Пустой день. Пианино не удалось настроить. Но ты вроде согрелась? Да и я поостыл от утренней злости. Вообще-то не к тебе обида. Желтушником меня уже дразнили. Кое-кто так усердствовал, что начал шепелявить… а мне пришлось отправиться на север. Юна, ты правда не знала?

– Чего не знала?

– Дурак я. Ты бы не сподобилась шутить зло… Да уж, весь день прокипел зазря, – Яков смутился, почесал в затылке. – Опять ошибся. Тут не север, не тайга. А, ладно, сам начал историю, самому придется продолжать. Таких, как я, к востоку от столицы зовут дикой порослью, а дальше, в северной тайге, нас кличут лесными неублюдками, кукушатами и еще много как. Иной раз и желтушниками.

– Каких – таких? – у меня голос сорвался.

– Смугловатых, с прищуренными глазами, невысоких, чернявых, – криво усмехнулся Яков. – Таежные люди живут своей верой, тайным укладом. О них там, в диком краю, дурного не говорят. Не пересекаемся мы с ними почти ни в чем. А вот полукровки… все такие прижиты горожанами от любовниц. А те любовницы – шаманки таежные. Их зовут кукушками. Выйдут в наш мир, родят дитя и бросают чуть погодя, если негодное. А какое им «годное», вне леса никто не понимает.

Я погладила его по руке. Отметила с недоумением: у Якова не дрожат пальцы. Весь день он копал, как бешеный, но свежих мозолей нет. И потом от него не пахнет…

– Давай подберу другой цветок.

– Я б не злился, если б ты ошиблась, – озлился Яков. – Но я сперва подумал глупость, а после… на себя рычал. Ведь сам спросил! А зачем? Затем, что я… как бишь к западу от столицы называют цветок?

– Звонец. А то не знаешь.

– Звонец, – он фыркнул. – Да уж, что есть, то есть. Точно про меня. Барышня-а, а ты пиво пьешь? А гостинец братцу Яну купишь? Ряжской воблы три пудика, сладенькой.

– Вразуми братца, Яков: не влезут в шарабан три пуда этой заразы, способной обломать и железные зубы.

– Тогда кулёчек на пудочек, – он умудрился сделать кроткое, скорбно-просительное лицо. Свел ладони в горсточку и поморгал, умильно сопя.

– Кулёчек? – я отвязала от запястья кошель на ленте и уложила целиком в горсть просителя. – Больше денег нет. Торгуйся. Тут и уха, и вобла с пивом.

Яков встряхнул кошель и вслушался в звон.

– Тебе пить вредно, – тон злодея стал деловым. – А мне зубы ломать полезно.

Я пожала плечами, удивляясь постоянству трат на Яковов в этом сезоне: в кошеле, если верно помню, пять рублей с какой-то мелочью. Выползку досталось столько же. Интересно, для здешнего трактира пять рублей – много или мало? Может, пора краснеть и сбегать? Вдруг обед можно заказать лишь целиком, это вроде бы называется «накрыть стол». А после хоть один сиди, хоть с гостями…