Читать книгу "Элеанор Олифант в полном порядке - Гейл Ханимен"

Мой вопрос, казалось, удивил Рэймонда, что было странно, если учесть, что он работал системным администратором и к нему наверняка часто обращались за помощью в сфере новых технологий.

– Ну… – будто избавляясь от каких-то мыслей, он тряхнул головой, немного напомнив мне собаку. – Это зависит от множества факторов.

Он пространно изложил эти факторы, а затем, так и не придя к конкретному выводу, взглянул на часы.

– Вот черт! Мне пора бежать – перед тем как идти к Энди, нужно еще купить пива, уже почти десять.

Он опустошил свой стакан, встал и надел куртку, хотя было совсем не холодно.

– Доберешься домой одна, Элеанор? – спросил он.

– Разумеется, – ответила я, – немного пройдусь: вечер просто прекрасный, да и на улице еще не стемнело.

– Тогда все в порядке, увидимся в понедельник, – сказал он, – хорошего воскресенья.

Он направился к выходу, но тут я его окликнула:

– Рэймонд, подождите!

Он повернулся и с улыбкой посмотрел на меня.

– Что, Элеанор?

– «Гиннес», Рэймонд. Три пятьдесят.

Он уставился на меня.

– Я вас не тороплю, если вам удобнее, можете отдать в понедельник.

Он отсчитал монетами четыре фунта и положил на стол.

– Сдачу оставь себе, – сказал он и ушел.

Какая расточительность! Я положила деньги в кошелек и допила «Магнерс». Яблочный вкус придал мне отваги, и я решила немного отклониться от маршрута. Почему бы и нет? Пришло время отправиться на разведку.

8

Никакого ада, разумеется, нет, но если бы он существовал, крики и стенания проклятых душ сопровождались бы песнями из мюзиклов. Там, на сцене, внутри объятой пламенем ямы без конца крутили бы произведения Ллойда Уэббера и Тима Райса, а грешники были бы обречены смотреть их – и слушать – до скончания времен. Самым худшим из них, растлителям детей и кровавым диктаторам, пришлось бы их исполнять.

За исключением изысканных творений некоего мистера Ломонда, мне еще предстоит найти предпочтительный для меня музыкальный жанр. По сути, это просто физика: звуковые колебания, волны и насыщенные энергией частицы. А меня, как и большинство психически здоровых людей, физика не интересует. Поэтому меня поразило, что я мурлычу себе под нос мелодию из мюзикла «Оливер!». Я мысленно поставила восклицательный знак, который, впервые за все время, оказался к месту. «Кто б купил мне чудный вечер?» А в самом деле – кто?

В одной из моих приемных семей была целая коллекция видеозаписей мюзиклов, которые мы прилежно смотрели по выходным в семейном кругу. Поэтому, как бы страстно я ни желала обратного, я прекрасно знакома с работами Лайонела Барта, Роджерса, Хаммерстайна и иже с ними. Осознание, что я стою «на улице, где он живет», порождало в душе странное чувство – трепетное, острое, граничащее с эйфорией. Я почти поняла, почему этому фигляру во фраке из «Моей прекрасной леди» захотелось орать эту песню под окнами Одри Хепберн.

Выяснить, где живет мой музыкант, оказалось нетрудно. Он выложил в «Твиттере» снимок восхитительного заката:

@johnnieLrocks

Вид из моего окна. Скажите, повезло?

#летовгороде #счастливчик

На нем были крыши, деревья и небо, но в углу фотографии, в самом конце улицы, виднелся паб, название которого можно было прочесть без особых усилий. Благодаря «Гуглу» я нашла его в считанные секунды.

На улице, как и на многих других в этом районе, располагались старинные многоквартирные здания. У надежных входных дверей висели таблички с именами жильцов и кнопки звонка для каждой квартиры. Вот правильная улица! С какой же стороны начать? «С четной», – решила я. Музыкант был человек уравновешенный и спокойный, поэтому ему больше шли четные числа. Мне предстояло разрешить загадку. Занявшись ею, я по-прежнему напевала. Я не могла припомнить, когда в последний раз я чувствовала себя такой легкой, искристой, ловкой. Я подозревала, что именно так и должно выглядеть счастье.

Смотреть на имена жильцов и на то, как они были написаны, оказалось очень увлекательно. Некоторые из них хозяева просто нацарапали шариковой ручкой на стикере и небрежно налепили прямо на кнопку звонка. Другие набрали полужирным заглавными буквами, распечатали и приклеили тройным слоем скотча. Где-то имена и вовсе отсутствовали, были и такие, которые поблекли от солнца и дождя, и их никто не торопился заменить. Я искренне надеялась, что музыкант не из таких, но на всякий случай аккуратно вносила каждый подобный адрес в блокнот. Если, проверив все читабельные надписи, я его так и не найду, придется возвращаться обратно и отрабатывать безымянные квартиры.

Ах, ну как я могла в нем сомневаться? Он обнаружился, когда я прошла примерно пол-улицы, в самом четном из всех четных домов: Мистер Дж. Ломонд, Эсквайр. Я стояла у двери и внимательно вчитывалась в буквы. Их вывели аккуратным, стильным почерком классическими черными чернилами на плотной белой бумаге. Как это на него похоже.

Субботним вечером красивый и популярный молодой человек, у ног которого лежит весь мир, вряд ли станет сидеть дома, но я, просто чтобы почувствовать, каково это, легонько нажала на кнопку звонка кончиком указательного пальца. Раздался щелчок, потом до моего слуха донесся мужской голос. Сказать, что он застал меня врасплох, означает ничего не сказать.

– Алло? – повторил он.

Глубокий, хорошо поставленный, мелодичный голос. Мед и дымка, бархат и серебро. Я быстро пробежала глазами список других жильцов и выбрала наугад первое попавшееся имя.

– Доставка пиццы для… мистера Макфаддена? – спросила я.

Я услышала его вздох.

– Они живут на последнем этаже, – произнес он и повесил трубку.

Дверь зажужжала и со щелчком открылась. Недолго думая, я вошла внутрь.

Мой музыкант жил на втором этаже справа. Над дверным звонком висела скромная медная табличка с его именем. Я остановилась, прислушалась, но не смогла уловить ничего, кроме гудения лампы в подъезде да отдаленного шума улицы. Этажом выше громко орал телевизор. Я вырвала из блокнота чистый лист бумаги, наложила его на медную табличку, достала карандаш и стала заштриховывать выступающие части. Несколько мгновений спустя у меня в руках было сногсшибательное факсимиле медной таблички, которое я аккуратно положила между страниц блокнота и убрала в сумку. Наружные двери были открыты, а та, что вела в его квартиру – типично викторианский стиль, красное дерево и матовое травленое стекло, – была соблазнительно близко.

Я подошла так близко, как только посмела. Изнутри не доносилось ни звука, движения тоже не наблюдалось. Мне показалось, я разглядела полку с книгами и картину. Человек высокой культуры. Как же много у нас общего!

Я замерла. Вот оно: нежные пальцы на вибрирующей стали; струна, трепещущая в воздухе, призрачно-кремовом, как свет старой-старой звезды. Голос: теплый, низкий, ласковый – голос кудесника, заклинателя змей, повелителя снов. Не устояв, я прильнула к двери и прижалась к стеклу. Он сочинял песню, искал нужные слова, музыку, чувства. Какая высокая честь – присутствовать в самый момент творения! Мой прекрасный Орфей пел о природе. Его голос… Ах, его голос!