Читать книгу "Счастливый мозг. Как работает мозг и откуда берется счастье - Дин Бернетт"

Если мое предположение верно, то счастливее всего я должен быть в доме своего детства, где и сформировалась моя индивидуальность. И я подумал: почему бы не проверить это? Поеду туда и посмотрю, как буду себя чувствовать.

На самом деле я вырос не в «доме». Я вырос в пабе. Отель «Ройял» в Понтисаймере. Мы переехали туда, когда мне было два года. Возможно, переезд из маленького дома, где жили только мои родители и я, в относительно большую постройку, где было полно нетрезвых чужаков, оказал сильное влияние на мой крохотный развивающийся мозг. Может быть, именно из-за этого я так не люблю большие толпы и шум и стараюсь не привлекать к себе внимания. Я проводил свои детские годы, слоняясь по заполненному людьми пабу, не встречаясь взглядом с посетителями и поедая чипсы (я был стеснительным ребенком и страдал от лишнего веса).

Поэтому я отправился в паб. Исключительно в научных целях!

Признаюсь, мне было неспокойно. Мы выехали из паба, когда мне было около пятнадцати лет, и с тех пор я бывал там лишь раз, когда достиг возраста, когда можно употреблять спиртное. Но чувствовал я себя там очень странно – удивительно видеть, как другие люди живут в доме, который ты много лет считал своим. Думаю, такое же чувство испытываешь на чужой свадьбе, когда замуж выходит твоя давняя подружка, – странная эмоциональная смесь ностальгии, привязанности, сожалений, зависти, гнева, горечи и т. п.

Прошло почти двадцать лет с того момента, когда я был там в последний раз. Что я почувствую? Окрасят ли прошедшие годы ощущение «возвращения домой»? Может быть, воспоминания утратили силу, и теперь я посмотрю на дом моего детства, как на старую одежду: когда-то это было полезным, но теперь совершенно не нужно? Или, учитывая, как окружающая среда влияет на связанные с ней воспоминания{78}{79} и то, что детские впечатления обычно бывают самыми яркими{80}, посещение дома моего детства заставит меня вернуться к тому, каким я был в то время?

В конце концов я перестал об этому думуть, потому что паб, в котором прошло мое детство, оказался совершенно нежилым. Окна и двери были заколочены, вокруг валялось разбитое стекло и летали колоссальных размеров шмели. Дом был явно заброшен – и уже давно. Экономический спад поразил этот район еще в 80-е годы ХХ века. И теперь он нашел еще одну жертву.

Что я почувствовал в тот момент? Уж конечно, не «счастье». Но мне было трудно найти подходящее слово. Ощущение было очень, очень странным. Я увидел дом своего детства, и в мозгу мгновенно возникло множество теплых воспоминаний: как я играл в солдатики на наружной каменной лестнице, как катался на машинке в уютном саду, как гонялся за нашей собакой, когда та стащила на кухне оставшийся без присмотра стейк, как мы с родителями украшали дом к Рождеству…

Я смотрел в разбитые окна, и детские воспоминания уступали место образам таких же уютных и теплых домов, пораженных гниением, разложением, разрушением и покрытых непристойными граффити. Мне было тяжело одновременно испытывать столь противоположные эмоции. Представьте, что после свадьбы вашей подружки вы видите, как молодожены отправляются в медовый месяц, садятся в машину и та неожиданно взрывается.

Я сел на тротуар (мне пришлось тщательно смести с него осколки стекла) и, как истинный нейробиолог, попытался найти неврологическое объяснение своей реакции. Логически рассуждая, передо мной было здание, с которым у меня более не осталось материальной связи. То, что дом обветшал и разрушился, конечно же, выглядело печально, но никоим образом не осложняло мою жизнь.

И все же мне было тяжело! У меня возникла сильная эмоциональная реакция. Этого не случилось бы, если бы дом уже не был для меня важен. В моем мозгу происходило нечто большее, чем абстрактное узнавание прежнего жилища. Мне казалось, что какая-то часть меня просто умерла. Справедливо ли это? Если дом взаимодействует с человеческим мозгом так, как я говорил, а мозг – это «мы», то можно ли сказать, что дом служит частью идентичности человека? Но, размышляя об этом дальше, я решил, что это не так.

Профессор Карен Лоллар из колледжа Метрополитен в Денвере однажды потеряла дом в результате пожара и написала о своих чувствах статью{81}. Как вы понимаете, это было очень травматичное событие. Бездомность сама по себе тягостна, а Карен потеряла все, что у нее было. Это огромное испытание для любого человека, что признают все психологические ассоциации{82}. Особенно сильно это чувство проявляется, когда дом физически разрушен пожаром или природным катаклизмом. Для такого состояния нет особого термина, но сравнить его можно с утратой культурного окружения. Неожиданная вынужденная потеря родного дома в травматических обстоятельствах ведет к серьезному психологическому ущербу.

Как красноречиво пишет в своей статье профессор Лоллар: «Мой дом – это не «просто вещь»… Дом – это не только имущество или постройка с бесчувственными стенами. Это продолжение моего физического тела, моей личности. Дом отражает, кем я была, кто я есть и кем хочу быть».

Сканирование мозга показывает, что идея о том, что «мой дом – это часть меня», отражается на его работе. В ходе одного исследования было отмечено повышение активности префронтальной коры головного мозга, когда испытуемым показывали предметы, которые они считали «своими». На «чужие» предметы подобной реакции не было{83}. Еще более интересно, что та же область мозга демонстрировала повышение активности, когда испытуемым называли существительные и прилагательные, которыми они могли бы описать собственную личность. То есть одна и та же область мозга формирует у человека чувство личности и индивидуальности, а также используется для узнавания своей собственности. Хотя в этом исследовании использовались обычные вещи, а не дома, по большому счету дом – самое крупное и важное для человека имущество. На него мы тратим большую часть денег, подстраиваем его под свои вкусы и храним в нем бо́льшую часть принадлежащего нам (а то и все).