Читать книгу "Риск - Дик Фрэнсис"

– У католических священников нет подобных проблем, – заметил я.

– Возможно, католических священников уважают за непорочность, но директрис нет. – Она помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:

– Честно говоря, я также нахожусь в невыгодном положении в сравнении с замужними женщинами из моего преподавательского состава. Некоторые из них склонны относиться ко мне покровительственно, хотя бы и бессознательно. Мне это неприятно. Однако я могла бы превосходно справиться с ситуацией, если бы на самом деле знала то, что знают они.

– Я... первый мужчина, к кому вы обратились? – медленно спросил я.

– О, да. – Она слабо улыбнулась и пригубила вино. – Вокруг практически нет мужчин, кого можно попросить. Особенно если являешься директором школы и пользуешься широкой известностью. Конечно, я не желала бы рисковать работой.

– Понимаю, это наверняка трудно, – согласился я, размышляя над ее словами.

– Таким образом, отпуск – единственная возможность, – сказала она.

– Я ездила в археологические круизы в Грецию и все такое прочее и видела, как сходились другие пары, но со мной никогда такого не случалось. Еще я слышала, что многие одинокие женщины бросаются на шею лыжным инструкторам, официантам и мужчинам, которые занимаются этим за деньги. Но так или иначе, это не то, что я хочу. Я имею в виду, я не хочу презирать себя. Я желаю приобрести знания, не испытывая чувства вины или стыда.

– Мечта о рае, – сказал я.

– Что? О, да.

– А что же ваша подруга? – спросил я, указывая на вторую кровать.

Она криво усмехнулась.

– Никакой подруги, просто предлог поехать одной.

– Друзья губят всякое стремление к знаниям?

– Именно.

Мы выпили еще немного вина.

– Я нахожусь здесь с прошлой субботы, – пояснила она. – Я всегда беру тайм-аут сразу после окончания семестра, а потом со свежими силами вновь принимаюсь за работу.

– Прекрасная система, – рассеянно откликнулся я. – Почему вы не... э... выдали меня, когда люди с яхты явились за мной?

– Вы хотите сказать, не рассматривала ли я вас сразу как... возможного... В тот момент – нет. Конечно, нет. В какой-то мере я была заинтригована. Я никогда раньше не видела человека, охваченного таким ужасом. Я наблюдала за вами довольно долго. Вы плыли и оглядывались назад. Правда, потом, когда вы доплыли до бетонной ступеньки и я отчетливо разглядела ваше лицо, я поняла, что за вами охотятся. Нужно иметь определенный склад ума, чтобы навести охотников на след измученной, затравленной дичи. Я им не обладаю.

– Слава Богу, что это так, – сказал я. Я встал, открыл стеклянную дверь и вышел на балкон. Ночь была холодной и ясной, над вечным Средиземным морем сияли звезды. Волны тихо плескались вдоль берега залива, и мягкий лунный свет заливал обширное, пустынное водное пространство, где утром стояла на якоре яхта.

Самый невероятный из всех долгов. Она спасла меня от поимки. Без сомнения, я обязан ей целостностью рассудка, если не самой жизнью. И если единственной платой, которую она хотела получить, было нечто, что я не горел желанием ей отдать, значит, мне просто очень не повезло. Одна великая услуга стоит другой, саркастически подумал я.

Я вернулся в комнату и сел. Выпил вина, ибо во рту у меня пересохло.

– Мы можем попробовать, если вы не передумали, – сказал я.

Мисс Пинлок застыла неподвижно. На мгновение мне почудилось, что теперь, когда я согласился, она поспешно отступает: страхи ее студенческой юности определенно сохранили над ней власть до сих пор.

– Вы вовсе не обязаны, – сказала она.

– Нет. Но я хочу.

Да благословят Небеса всех лжецов.

Она прошептала, словно разговаривая сама с собой, не обращаясь ко мне:

– У меня никогда не будет другого такого шанса.

Голос, полный мучительных сомнений на пороге прыжка в неизвестность.

Я знал, ее сила духа поможет ей преодолеть все. Я восхищался ею. Я твердо решил превратить этот отчаянный шаг для Хилари Пинлок в нечто, о чем она по крайней мере не будет сожалеть, – если у меня получится.

– Прежде всего, – сказал я, – мы выключим свет, посидим немного у окна и поговорим.

Мы сели, глядя друг на друга в тусклом лунном свете, и я задал ей несколько чисто медицинских вопросов, на которые она вполне откровенно ответила.

– Что, если вы забеременеете? – спросил я.

– Я позже решу, как с этим быть.

– Хотите продолжать?

Она сделала глубокий вдох.

– Если вы хотите.

Если я смогу, подумал я.

– Тогда, полагаю, лучше всего сначала раздеться, – предложил я. У вас есть ночная рубашка? Не одолжите ли мне халат?

Облачаясь в ее голубой махровый халат в уединении ванной комнаты, я размышлял о том, что глубокая физическая усталость – скверный помощник в деле, которое меня ожидало. Я зевал. Больше всего на свете мне хотелось спать.

Когда я вышел из ванной, Хилари Пинлок сидела у окна в длинной хлопчатобумажной ночной сорочке с оборочкой у ворота, но, разумеется, непрозрачной.

– Идите сюда, – позвал я. – Мы сядем на кровать.

Она встала. Ночная рубашка подчеркивала ее рост и худобу, приоткрывая длинные, узкие ступни. Я снял с постели покрывала, опустился на белую простыню и протянул к ней руку. Она приблизилась, судорожно схватила меня за руку и села рядом.

– Прекрасно, – сказал я. – А теперь, если вы захотите остановиться в любой момент, вам нужно только сказать.

Она кивнула.

– Тогда ложитесь, – сказал я, – и представьте, что вам двадцать.

– Зачем?

– Потому что речь идет не об интеллектуальном усилии. Все дело в возбуждении нервных окончаний. Важны чувства, а не рассудок. Если вы все время будете думать о том, кто вы есть, вас это будет сковывать и, возможно, ничего не получится. В темноте возраста не существует. Если вы вообразите, что вам двадцать, вам и будет двадцать и вы почувствуете себя раскрепощенной.

– Вы совершенно необыкновенный мужчина.

– Ну, конечно, – согласился я. – А вы совершенно необыкновенная женщина. Так что ложитесь.

Она неожиданно хихикнула и послушно легла.

– Снимите очки, – попросил я, и она без возражений положила их на тумбочку.

Как я и предполагал, в полумраке ее глаза казались больше, крупный нос меньше, а решительный рот мягче. Я потянулся к ней и поцеловал, и поскольку поцелуй напоминал скорее родственный, он вызвал улыбку на ее лице и мою ответную усмешку.

Это была самая странная любовная близость, но все вышло очень хорошо.