Читать книгу "Людовик XIV, или Комедия жизни - Альберт-Эмиль Брахфогель"

— Но вы можете быть по крайней мере моим другом, удивительный человек!

— Эх, ваше высочество, я давно уже ваш друг в душе.

Но это — актерская дружба, а она очень свободна. Вам нельзя будет пожаловаться, если впоследствии вы убедитесь, что я еще эгоистичнее других.

— Ну я готов испытывать этот эгоизм. Но слушайте, Мольер, если ваш гений, как сочинителя и комика, так же велик, как богато ваше воображение и остроумие, то я предсказываю, что вы будете когда-нибудь величайшим писателем Франции, а, может быть, и всего света. Но все это еще впереди, а пока, так как я благодаря вашему уму и веселости так же нуждаюсь в вас, как пациент в докторе, то вот какое я делаю вам предложение: следуйте своему призванию, оставайтесь здесь и играйте с труппой Бежар, а в свободное время будьте всегда со мною.

— Дорогой, прекрасный принц, — воскликнул тронутый Мольер, — вашей милостью и благоволением вы возвышаете меня в собственных глазах! И если впоследствии вы и в самом деле пожалеете, что отличили таким образом комедианта Мольера, то счастье заслужить вашу привязанность останется неизгладимым в моем воспоминании и, подобно солнцу, осветит мрачные часы моей жизни.

— Итак, решено — вы мой гость, — сказал Конти, крепко пожимая руку Мольера. — Вы женаты?

— Благодаря Богу, нет, но тем не менее влюблен!

— Ха-ха, ну это ваши частные дела. Может быть, вы желаете, чтобы кто-нибудь из труппы жил с вами, тогда, пожалуйста, не стесняйтесь. Я позабочусь, чтобы вы чувствовали себя хорошо и всякий обращался бы с вами, как с человеком, который мне очень понравился. Сколько времени я еще останусь в Пезенасе и сколько буду управлять Лангедоком — неизвестно. Я просил о своем увольнении после печальной кончины Серасина.

Но как бы там ни было, а о вас позаботятся. Кроме служителей и моих кавалеров, в доме живет еще аббат. Он неблагодарный бездельник, но тем не менее умный человек, общество которого очень приятно. Я еще должен упомянуть об одной даме — моей приятельнице!

— Которую я вполне уважаю, но… — Мольер внезапно замолчал.

— Но что же?!

— Которая тем опаснее для вас, что она или умнее аббата, или… простите ваше высочество… вы слепы.

— Как, Мольер? Почему вы так думаете?

— Эх, принц, если все, окружающие вас, глупцы и интриганы, то почему же именно эта дама будет ангелом добродетели? Подобные женщины никогда почти не бывают верны и преданны. Да было бы и глупо, если б она не пользовалась своим положением и не старалась вознаградить себя как следует.

— Этого нет у Флоранс Кальвимон. Она верна до самопожертвования, потому что любит меня. Она это доказала в бедственные времена Фронды, и я уважаю ее.

— Ха-ха, стало быть, и вы, принц, принадлежите к числу людей, которые закрывают всегда глаза перед теми предметами, которых не хотят видеть и воображают потом, что их совсем не было.

— В этот раз, друг мой, ваше знание человеческого сердца совершенно ошибочно. Если б я когда-нибудь увидел, что Флоранс обманывает меня, я бы не закрывал глаза, а расстался бы с ней скорее, чем вам нужно, чтобы переодеться в антракте. Но я никогда не сделаю подобного открытия.

— Ну конечно, ваше высочество. Дама эта тем увереннее может предаваться своим страстям, чем крепче держит высокого поклонника в своих сетях.

Принц с неудовольствием вскочил с места.

— Вы говорите так, как будто вам что-нибудь известно!

— Мне? Ничего! Что может мне быть известно? Перед вашим приездом я провел всего дня два в Пезенасе. Я заметил только, что эта госпожа находит очень интересным Лагранжа, нашего актера. А он не такой человек, чтобы женщина могла избегнуть его влияния, если это ему обещает приключение.

— Вы шутите! Это было бы более чем смешно! Это было бы пошло и нелепо.

Принц был, видимо, раздражен. Мольер пожал плечами:

— В таком случае я дурак, а это не новость, но позвольте предложить еще один вопрос, ваше высочество. Было бы вам неприятно, если б я поместил у себя именно этого Лагранжа?

Его взор выжидательно был устремлен на принца, и легкая усмешка появилась на губах.

Конти несколько сердито и в замешательстве ходил взад и вперед, потом внезапно обернулся и, взглянув на насмешливое лицо актера, слегка покраснел, но сейчас же расхохотался от всего сердца:

— Ну, конечно. Ха-ха, пускай он живет здесь.

— Вы позволите?

— Ну да, конечно.

— Вы понимаете, с какой целью я прошу вас об этом?

— Эх, мой милый, цели вы вашей не достигнете, а если и достигнете, то это будет хороший урок! Несмотря на это новое горькое разочарование, я… — Принц не договорил. — До свидания, любезный Мольер. Вы можете быть довольны тем, что своим обществом развеселили меня.

— Очень счастлив, ваше высочество, что моя болтовня разогнала вашу скуку.

Он поклонился и вышел.

Конти смотрел ему вслед с радостной улыбкой и удивлением.

— Ей-богу же, в этом маленьком, забавно грациозном существе скрывается великий человек! Поклен, ты прав, что сделался Мольером, актером. Иди же вперед! Да, этот тон и эта веселая мудрость — лучшее лекарство для моей души. Я хочу, чтобы этот дорогой цветок, расцветший в глуши, в нищете, принес свой плод. Может быть, этим я искуплю все дурное, что сделал в жизни. Ученики покойного Гасенди, актер и принц, должны быть друзьями на всю жизнь.

Глава VI. Неудача госпожи Кальвимон

Принц по-прежнему находился в самом дурном расположении духа. В нем все еще происходила внутренняя борьба, с той только разницей, что болезненная возбужденность уступила место тихой задумчивости. Он снова виделся с госпожой Кальвимон, и, казалось, будто дурное мнение, высказанное о ней Мольером, настроило принца на еще более нежный лад. Конти был в таком настроении, что предпочитал, скорее, быть заведомо обманутым, нежели причинить огорчение столь близкой ему особе. К общему удивлению, тот самый актер, которого принц принял сначала так неблагосклонно, стал его любимцем, беседу с которым он явно предпочитал обществу своих кавалеров. Но так как новый фаворит, несмотря на счастливую перемену судьбы, был по-прежнему скромен и соединял неистощимый юмор с утонченной вежливостью, то скоро он сделался любимцем и всех придворных. Остроты Мольера всегда имели характер добродушный и в них проглядывала какая-то задушевность, которая смягчала всю горечь насмешки. Принц никогда не чувствовал себя в лучшем расположении духа, как в то время, когда в его комнатах появлялось оживленное лицо актера, ставшего впоследствии столь незабвенным для всей Франции. Только госпожа Кальвимон не разделяла всеобщей симпатии и чувствовала ревность к этому неожиданному сопернику. Но она была слишком умна, чтобы выказать свое неудовольствие, и понимала, что, начав интригу против Мольера, она поставит на карту свое собственное счастье. Понятно, что эти обстоятельства чрезвычайно возвысили Мольера в глазах его труппы. Всякий старался угождать ему, а девица Бежар приняла самый нежный, заискивающий тон, чтобы загладить свое возмутительное поведение. Насмешливо посмеиваясь, Мольер простил всех, и был по-прежнему ласков и обходителен. Только относительно Мадлены он воспользовался своим положением и объявил, что примирится с ней на том условии, если она будет снисходительна к Арманде, этой странной, дикой девушке, которая выказала такую страстную привязанность к Мольеру. Приближалось время открытия собрания земских чинов, и по этому поводу предполагался целый ряд увеселений. Труппа Бежар должна была дать два представления, для которых были выбраны комедия Мольера и «Сид» Корнеля.