Читать книгу "Homo Deus. Краткая история будущего - Юваль Ной Харари"

Однако 3 февраля 2015 года парламент Соединенного Королевства принял так называемый «Закон о трех родителях», разрешающий «метод передачи митохондрий» и сопутствующие исследования[55]. В настоящее время замена ДНК клеточного ядра невозможна – невыполнима технически и незаконна, – но если и когда технические трудности будут преодолены, та же логика, которая привела к узакониванию замены дефектных митохондриальных ДНК, наверняка даст ученым право поступать так же с ДНК клеточного ядра.

Следующий за отбором и заменой потенциальный шаг – исправление. Когда мы научимся исправлять смертоносные гены, зачем тогда будет возиться с пересадкой какой-то чужой ДНК, если можно будет просто переписать код и превратить опасный ген-мутант в его доброкачественную версию? Потом начнем тем же способом чинить не только угрожающие жизни гены, но и гены, ответственные за менее опасные недуги, такие как аутизм, тупоумие и ожирение. Кто пожелает, чтобы его чадо страдало от этого? Представьте, что ДНК-тест показал, что ваша будущая дочка будет умницей, красавицей, душкой – но не будет вылезать из депрессии. Не захочется ли вам избавить ее от многих лет мучений быстрой и безболезненной манипуляцией в пробирке?

И раз уж на то пошло, почему бы не подстраховать деточку? Даже крепким орешкам нелегко приходится в жизни. Поэтому будет, конечно, очень нелишне сразу снабдить малышку сверхсильной иммунной системой, незаурядной памятью или особо веселым нравом. Возможно, вы не хотите улучшать своего ребенка. А если ваши соседи улучшат своих? Вы допустите, чтобы ваше чадо отставало? И даже если правительство запретит своим гражданам конструировать детей, кто поручится, что северные корейцы не сделают это и не наплодят дивных гениев, а также художников и атлетов, которые затмят всех остальных? И вот так, шаг за шагом, мы движемся прямой дорогой к генетическому каталогу младенцев.

Первоначально оправданием любого апгрейда является лечение. Найдите пару профессоров, экспериментирующих в области генной инженерии или нейрокомпьютерных интерфейсов, и спросите их, для чего они этим занимаются. Вероятнее всего, они ответят, что их цель – помочь исцелить болезнь. «С помощью генной инженерии, – скажут вам, – мы, вероятно, победим рак. А если бы нам удалось соединить мозг с компьютером, мы победили бы шизофрению». Возможно, и так, но ведь этим дело не кончится. Когда наши попытки соединить мозг с компьютером увенчаются успехом, остановимся ли мы на лечении шизофрении? Тот, кто действительно в это верит, – пусть он прекрасно разбирается в мозгах и компьютерах, – плохо знает человеческую психику и человеческое общество. Когда вы добиваетесь прорывного результата в лечении, то не можете запретить использовать вашу методику для апгрейда. Конечно, иногда люди ограничивают применение новых технологий. После Второй мировой войны впала в немилость наука евгеника. Торговля человеческими органами хотя и возможна, и очень доходна, всегда была запрещена. Не исключено, что и создание младенцев на заказ станет однажды технически выполнимо, но также будет оставаться подпольным.

Мы вырвались из тисков Закона Чехова в военной сфере и можем вырваться из них и в других областях деятельности. Есть ружья, которые появляются на сцене, но пока не стреляют. Поэтому так важно задуматься о новой повестке дня человечества. Именно потому, что у нас есть выбор в применении новых технологий, нам лучше вникнуть в ситуацию и как-то с ней разобраться, пока она не начала разбираться с нами.

Парадокс знания

Предположение, что в XXI веке человечество будет, вероятно, двигаться в направлении достижения бессмертия, блаженства и божественности, может многих разозлить, оттолкнуть и даже испугать. Разъяснение не помешает.

Первое: это не то, чем будет заниматься в XXI веке большинство индивидов. Это то, чем будет заниматься совокупное человечество. Большинство будет почти или вообще никак не связано с этими проектами. Хотя голод, эпидемии и война отступают, миллиарды людей в развивающихся странах и бедных регионах продолжают сражаться с нищетой, болезнями и насилием, притом что элиты уже весьма недалеки от вечной юности и божественного могущества. Это кажется чудовищной несправедливостью. Кто-то может сказать, что, пока на земле есть хоть один ребенок, умирающий от истощения, и хоть один взрослый, погибающий в нарковойне, человечество обязано направлять все свои силы на борьбу с этими бедами. Только когда последний меч будет перекован в орало, мы получим право приложить мозги к другому большому делу. Но история работает не так. У обитателей дворцов и обитателей лачуг всегда были разные повестки дня, и в XXI веке положение едва ли изменится.

Второе: это историческое предсказание, а не политический манифест. Даже если отвлечься от судьбы нищих и обездоленных, вовсе не очевидно, что нам следует рваться к бессмертию, блаженству и божественности. Выбор этих проектов может быть грандиозной ошибкой. Но история полна грандиозных ошибок. Судя по нашим прошлым успехам и нашим нынешним ценностям, мы все-таки замахнемся на блаженство, божественность и бессмертие – даже если это нас в итоге убьет.

Третье: замахнуться не значит преуспеть. Историю часто творят преувеличенные надежды. Историю России XX века во многом определила попытка коммунистов избавиться от неравенства, но эта попытка провалилась. Мое предположение касается только того, чего человечество попытается достичь в XXI веке, – не того, чего ему удастся достичь. Наша экономическая, общественная и политическая жизнь будет определяться попыткой преодолеть смерть. Из чего не следует, что к 2100 году люди обретут бессмертие.

Четвертое, и самое главное: мое предсказание – не пророчество, а призыв к обсуждению открывающихся перед нами путей. Если это обсуждение заставит нас выбрать иной путь и тем самым опровергнуть предсказание – тем лучше. Какой смысл в предсказаниях, если они ничего не помогут изменить?

Некоторые сложные системы типа погоды независимы от наших прогнозов. Процесс же человеческого развития, напротив, реагирует на них. И более того: чем правильнее наши прогнозы, тем сильнее эта реакция. Поэтому, как ни парадоксально, по мере того как мы накапливаем информацию и наращиваем наши вычислительные мощности, события все чаще застают нас врасплох. Чем больше мы знаем, тем меньше способны предвидеть. Представьте, например, что в один прекрасный день эксперты разгадают базовые законы экономики. В таком случае банкиры, правительства, инвесторы и клиенты, вооружившись новыми знаниями, начнут действовать нешаблонно, чтобы обскакать конкурентов. Иначе зачем тогда новые знания, если они не побуждают к нешаблонному поведению? Увы, как только поведение людей изменится, экономические теории устареют. Нам известно, как экономика функционировала в прошлом, – но мы уже не понимаем, как она функционирует в настоящем. А о будущем и говорить нечего.

Это не гипотетический пример. Вспомните Карла Маркса с его блестящими экономическими прозрениями. Основываясь на этих прозрениях, Маркс предсказал ужесточение схватки между пролетариатом и капиталистами и завершение ее неизбежной победой первых и крушением капиталистической системы. Маркс был уверен, что революция начнется в странах, возглавивших промышленный переворот, – таких, как Британия, Франция и США, – а затем охватит весь мир.