Читать книгу "Крестьянские восстания в России в 1918-1922 гг. От махновщины до антоновщины - Юрий Васильев"

Обновленческое движение организационно оформилось в 1922 г. К числу обновленческих церковных групп относились «Живая церковь», «Возрождение», «Древлеапостольская церковь», «Свободная Трудовая церковь» (лозунг последней — «Долой буржуев из храмов»). Идеологи обновленчества проповедовали «коммунистическое христианство», ратовали за возвращение к так называемым демократическим порядкам раннего христианства, стремились отождествить коммунизм и христианство. Обновленцы внесли ряд изменений в церковное устройство, культ и быт духовенства (высшее церковное управление, демократизация прихода, богослужение на русском языке). Деятельность обновленцев была направлена на конфронтацию со старой церковной иерархией во главе с митрополитом Тихоном и способствовала эволюции Русской православной церкви в сторону лояльности к советской власти.

Церкви обновленцев красились в красный цвет. На октябрьских празднествах обновленцы провозглашали здравицы: да будет советский колокольный трезвон, многая лета коммунистической партии. В Екатеринбургской губернии на первомайском празднике в станице Новопластунской местный священник заявил, что с победой русской революции «над черной реакцией» учение Христа претворяется реально в жизнь, так как Христос был тоже революционер, пострадавший за идеалы трудового народа {7: 30, 31}.

Сообщения местных органов в Секретный отдел ГПУ демонстрировали особое внимание ГПУ к созданию групп «Живой церкви» в каждой губернии. Распоряжение Президиума ВЦИК Донскому исполкому 15 августа также ориентировало на «особенно внимательное и деликатное отношение» к нуждам «Живой церкви» со стороны Советской власти, как лояльной власти. Всероссийский съезд духовенства «Живая церковь» в августе 1922 г. принял резолюцию о превращении провинциальных монастырей в трудовые коммуны {6: 310; 1: 316}. Крестьяне в большинстве своем безразлично или с осуждением относились к обновленческому движению.

Характер масштабной общероссийской кампании по изъятию ценностей, заданный высшим органом правящей коммунистической партии, определял массовое изъятие ценностей в срочном порядке, как правило, без какой-либо экспертизы. Результат работы комиссий по учету и сосредоточению ценностей измерялся конкретным количеством изъятого в килограммах, штуках. Местные власти нередко практиковали вторичное изъятие ценностей. К саботажникам применялись жесткие меры наказания. Поскольку критерии наказаний определены не были, то на местах наказания выносились различные за одинаковые деяния. Верховный и губернские ревтрибуналы выносили многочисленные расстрельные приговоры. Так, решением Вятского губернского ревтрибунала были приговорены к высшей мере наказания «за агитацию против изъятия церковных ценностей, подготовку и организацию на почве изъятия восстания 2 мая в селе Поджернове, сопровождавшееся разгромом сельскохозяйственной коммуны и убийством двух милиционеров»: Поляков Иван Александрович, 50 лет, священник; Семушкин Михаил Александрович, 58 лет, церковный староста, крестьянин; Широков Семен Митрофанович, 44 года, крестьянин, председатель крестьянской общины {1: 248}.

В форсированном «сосредоточении» ценностей такие факторы, как условия хранения, надлежащая упаковка, оценка, транспортировка имели вторичное значение. Финансовая стоимость изъятых предметов имела приоритетный характер, художественная ценность имела второстепенное значение. В результате изъятые ценности поступали нередко в Гохран через местные финотделы (в соответствии с Инструкцией ВЦИК) в разрушенном или испорченном виде. О варварских методах изъятия ценностей докладывала в Бюро Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей не кто иная, как Н.И. Троцкая (жена Л.Д. Троцкого), занимавшая должность заведующей Главмузеем Наркомпроса {6: 228—230}.

Даже сам Троцкий возмутился по поводу практики изъятия ценностей. В телеграмме председателю ВЦИК и ЦК Помгола Калинину и члену Бюро Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей Белобородову 5 апреля 1922 г. Троцкий писал: «По имеющимся у нас сведениям и по моим личным — при отобрании ценностей случается, что в церквях и даже алтарях курят. Иконы, когда снимают, кладут на пол, причем пол часто бывает очень грязным. Все это раздражает население… Неужели допускаются подобные безобразия? Надо бы поймать в одном хотя бы случае и предать трибуналу. Надо приучить щадить чувство верующих и не безобразничать» {6: 140}.

Несмотря на запреты властей, крестьянское население надеялось сохранить ценности сельских храмов в обмен на хлеб и продовольствие для голодающих. В одном из ходатайств на имя Ленина 16 июля приходская община села Бараит Красноярского уезда Енисейской губернии в количестве 6 тысяч прихожан просила заменить изъятие немногочисленных церковных ценностей из сельского храма местного небогатого прихода продуктами в количестве 150 пудов хлеба, 75 пудов мяса, 15 пудов масла. ЦК Помгола отказал в ходатайстве, пояснив, что возможна замена только золотом и серебром {6: 306—307}.

Крестьянское население, в большинстве своем верующее, недоумевало: почему для помощи умирающим от голода в Поволжье, на Украине, Урале нужно только церковное золото, серебро и другие ценности? Для обмена ценностей за границей на продовольствие требовалось время. Всем было известно: состояние транспорта не позволяло оперативно доставить закупленное за границей продовольствие голодающим в Поволжье и другие регионы из портов.

Духовенство активно выступало против расхищения ценностей, использования их не для голодающих, а на другие цели[3]. Данное обстоятельство власти нередко интерпретировали как контрреволюционные призывы и использовали в целях преследования неугодного духовенства.

К 1 ноября 1922 г. было изъято следующее количество церковных ценностей (по ведомости ЦК Помгола): золота — 33 пуда 32 фунта, серебра — 23 997 пуда 23 фунта, бриллиантов — 35 670 штук, других драгметаллов — 71 762 штук, жемчуга — 14 пудов 32 фунта, золотой монеты — 3115 руб., серебряной монеты — 19 155 руб., различных драгоценных камней — 52 пуда 30 фунтов. Стоимость всего изъятого оценивалась на сумму 4 650 810 руб. 67 коп. Кроме того, было изъято 964 единиц антикварных вещей {1: 183—184}[4].