Читать книгу "Крушение пирса - Марк Хэддон"

Если у них бывали гости, она всегда называла Ли «дорогая», так что вряд ли девочка смогла бы кому-то рассказать о том, какова ее мать на самом деле. И потом, считается ведь, что именно отцы бывают жестоки со своими детьми. А жестокие матери – это что-то из волшебных сказок.

Сначала Банни находил ее совсем непривлекательной. Она казалась ему какой-то странно бесформенной – вроде бы и худышка, а внутри у нее, на душе, невероятная тяжесть, что ли. У Ли были совершенно прямые волосы и несколько кислое выражение лица, особенно если ей казалось, что на нее никто не смотрит. Однако ей удалось разбудить в Банни нечто такое, что последние года два медленно умирало в его душе, готовясь вот-вот уснуть навсегда. Иной раз он даже представлял себе, как она, совершенно голая, ходит по его дому, присаживается на подлокотник его кресла, вытирается в ванной его полотенцем, чистит у раковины зубы… Эрекция у него больше не возникала, да и мастурбировать он, естественно, не мог, так что облегчения столь соблазнительные образы ему не приносили; наоборот, каждая подобная фантазия оставляла у него в душе маленький шрам. Но Ли была к нему добра, она приносила сладости и всякие вкусные вещи. А его вес они вообще никогда не обсуждали. К тому же она отлично знала по собственному опыту, что такое материнская тирания. Короче говоря, уже через пять минут после ее второго появления в его доме он понял, как сильно хочет, чтобы она продолжала сюда приходить.

Первым социальным работником, с которым Ли познакомилась у Банни, была некая на редкость замкнутая особа, полька, которая даже своего имени назвать не пожелала и вообще вела себя так, словно Ли там нет. С Банни эта полька обращалась как с непослушным ребенком, которому она против своей воли вынуждена уделить целых полчаса. Ли заметила, как Банни вздрагивает от боли, когда эта особа принялась мыть ему голову и сушить волосы феном. Второй была Деолинда, огромная женщина родом из Зимбабве. Она непрерывно что-то рассказывала ровным монотонным голосом – то содержание последних серий «Лучшего повара Америки», то историю своего несчастного дяди, замученного у нее на родине в полицейском участке, то сюжет об оползне в Тоттоне, который она увидела в новостной телепередаче… Затем появились двое других социальных работников – они вообще работали по очереди, сменяя друг друга; Ли обратила внимание, что Банни явно предпочитает менее приветливых и даже раздражительных людей с кислым выражением лица, лишь бы они хорошо ориентировались у него в доме, знали, где лежит шампунь, бережно обращались с его моделями военных сражений и без предварительных просьб приносили ему полную кружку сладкого чая.

Три раза в неделю ее отец уезжал по вечерам в Уэйнрайт, где выпивал маленькую кружку пива «Гиннес». А еще он любил слушать «The Blackbyrds»[11] и «The Contours»[12]. Одет он был обычно либо в зеленый, либо в красный джемпер с V-образным вырезом. Выкуривал по тридцать сигарет в день, стоя под небольшим навесом на заднем крыльце дома. И очень любил порядок – всегда ставил в буфете глубокие тарелки справа, а мелкие слева и требовал, чтобы ножи в кухонной корзинке для столовых приборов были непременно повернуты острием вниз. Он постоянно записывал на видео телевизионные программы о путешествиях в разные интересные места – к Великой Китайской стене, в пустыню Атакама, в болота Эверглейдз, – а потом смотрел их, когда ему было удобно.

В детстве Ли никакой ненависти к отцу не испытывала. Скорее уж она воспринимала его как своего старшего брата, который, как и она сама, всегда старался быть незаметным, причем по той же, что и у нее, причине. Но теперь, оглядываясь назад и вспоминая свое детство, она думала: разве можно просто взять и отвернуться от собственного ребенка? И как-то раз она даже сказала ему с обидой:

– Ты никогда не защищал меня перед мамой! Ни разу не попытался вмешаться!

– Твоя мать была слишком сложным и неуравновешенным человеком, – возразил он.

– Не в этом дело! – сказала она.

– По-моему, у нас с ней все разладилось сразу после того, как ты родилась.

– И не в этом тоже! – сказала она.

Он так ничего и не понял: ведь ей просто хотелось, чтобы он хотя бы теперь попросил у нее прощения. А впрочем, может, и понял, но не счел нужным извиняться. И потом, выпрошенное извинение все равно ничего не стоит.

Однажды утром мать Банни, присев в ногах его бескрайней постели, услышала, как там что-то шуршит, и вытащила на свет божий прозрачную корзиночку из-под двадцати мини-блинчиков с начинкой, купленных в универсаме «Теско»; должно быть, Ли вчера вечером забыла ее выкинуть.

– Господи, это еще что такое?

– У меня появился друг, – сказал Банни.

– А ты знаешь, сколько я трачу сил, пытаясь хоть как-то поддержать твое здоровье? – спросила мать и удалилась в туалет.

Затем, вымыв руки, она вернулась в гостиную и коротко уточнила:

– Кто?

Он промолчал. В кои-то веки рычаг воздействия был в его руках, и ему хотелось этим насладиться. Хотя бы недолго.

– Ну?

– Мы с ней когда-то вместе учились в школе.

– Как ее зовут?

Он был удивлен, до чего сильно мать расстроилась из-за каких-то блинчиков, и опасался, как бы она не пошла к Ли домой и не устроила ей сцену.

– Как часто она сюда приходит?

– Время от времени.

– Каждую неделю?

– Мама, я же сказал, что теперь у меня есть друг. Ну принесла она мне что-то вкусненькое. И что в этом такого? Зачем так расстраиваться?

Мать наказала его: не приходила целых пять дней, а когда пришла, то выяснилось, что в ее отсутствие Ли не только привела весь дом в порядок, но и, так сказать, пометила свою территорию: оставила на сушилке для посуды четыре смятых обертки от шоколадок «Кэдбери» с фруктами и орехами.

* * *

Ли понимала, что ей следовало еще тогда, сразу после колледжа, уехать в Лондон вместе с Эбби, Нишей и Сэмом. Теперь бы она жила в съемной квартире на Харрингей-стрит и ездила на метро по линии Пикадилли в центр, поскольку ее офис находился бы где-нибудь в самом центре Лондона, на Фаррингдон-роуд или на площади Бэнк. А вечером в пятницу угощалась бы в «Крипте» тандури-чикен или «бомбами» из пальмового сахара. Она могла бы выйти замуж за кого-нибудь из этих полулюдей. У нее могли бы родиться дети.

В фейсбуке царило ликование, когда Ли призналась, что ее замужество потерпело полный крах. Пожалуй, подобного ликования она вовсе не ожидала. Впрочем, в подробности она вдаваться не стала. А Ниша тогда сказала ей: «Да приподними ты, наконец, свою задницу и двигай сюда. Ты же там с тоски сдохнешь».

Почему же она сразу не собрала чемодан и не уехала? Неужели она уже тогда успела сдохнуть с тоски? Неужели воспоминания об их дружной четверке, о том, какими они были в школьные годы, успели совсем померкнуть? Или ей показалось, что, как только у нее возникла реальная возможность присоединиться к школьным друзьям, с их былых отношений словно сдернули розовый флер? А может, все дело в Банни? В таком смешном, таком добром, таком благодарном? Впервые в жизни у Ли появился кто-то, кому она была по-настоящему нужна, и она даже представить не могла, что будет сидеть на берегу пруда с лодочками в Алли-Палли[13] или гулять по Шафтсбери-авеню[14], зная, что бросила Банни на произвол судьбы, по воле которой его мирок сжался практически до размеров одной-единственной комнаты, а она от него теперь на расстоянии четырехсот миль.