Читать книгу "Подлинная история Куликовской битвы - А. Синельников"

Управление и хозяйственная деятельность предназначались человеку, не принадлежавшему к королевской династии, своего рода канцлеру, называемому майордомом (домоправителем). Структура королевского режима эпохи Меровингов несколько напоминает некоторые современные конституционные монархии или двор походного воеводы при наместнике-правителе на местах.

Правители были полигамными и содержали роскошные гаремы. Даже когда аристократия, уступив нажиму церкви, решилась принять строгую моногамию, монархи отказались следовать этому, а церковь, что очень любопытно, не протестуя, согласилась закрыть глаза на эту привилегию, о чем один английский историк, удивляясь, написал следующими словами: «Почему полигамия была молчаливо одобрена франками? Быть может, мы имеем здесь дело с древним обычаем королевской семьи, семьи такого ранга, что уже никакой, даже самый выгодный династический брак не сможет еще более облагородить ее кровь, и она не может быть осквернена кровью рабыни… Родится ли королева в королевской династии или от куртизанки – это не имело значения… В его собственной крови находилась эта сила рода, и все, кто принадлежал к нему, разделяли ее…». Другие историки спрашивали себя: «А может, Меровинги – это германская династия Heerkonige, выходцы из древней королевской династии времен великого переселения народов?». Но сколько королевских семей в мире обладало такими привилегиями, и почему Меровинги имели на это больше прав, чем другие? Каким образом их кровь наделяла их такими исключительными правами? Может, поискать ответ в Салической, Тюрингской, Саксонской, Рипуарской и других «Варварских Правдах», по которым жили на землях Европы? Или проще взять и почитать Русскую Правду, чьим дубликатом, копией – или назовите как хотите – являются все остальные? И найдем там без особого труда, кто, как и откуда, и про все, что вроде бы загадка, и даже про полигамию у князей, конунгов, ханов и коэнов. У всех походных воевод.

Все эти потомки медвежьих родов очень похожи на мифических Илюш Муромцев и других аргонавтов.

Эти самые аркадийцы, если верить трудам Птолемея и Вергилия, вместе с ахейцами воевали еще против македонцев. Ксенофонт и Полибий прямо говорят, что были они, подобно финикийцам, народами моря, относились к представителям общества не утонченного и не прогрессивного, то есть были воинами со всеми вытекающими последствиями.

Много чего связано в Европе с медведями, начиная с восстания «принца Урсуса» и кончая тайной Святого Грааля. Дагоберт II и Годфруа Бульонский, рыцари Храма, Лотарингский дом – и это все звенья той самой цепочки, которая связывает аркадийцев и их потомков с нами.

«Я вижу меч гнева Божия, висящий над этим домом», – сказал однажды епископ Альби Сальвий Григорию Турскому, указав на дворец Хильперика I.

Он не знал, что Альбигойские войны еще впереди и что единственную защиту жители Лангедока и их друзья найдут у потомков медвежьего народа.

Вернемся к символическим медведям, потому что медведь у народа посвященного соответствует такому символу, как nigredo, что значит первоматерия, и, таким образом, по всем законам мистики и знаний относится к начальным этапам, к хаосу, к тому времени, когда ничего не было, или к тому времени, про которое мы ничего не знаем; значит, с них и начнем.

Все эти знатоки меда (меда веды), Арты, Беры, Урсусы, Локисы и многие другие, ласково на Руси называемые Мишкой, непросты были, ой, непросты.

Одно славянское имя «Бер» чего стоит: это имя Бога Велеса. «Рожденный» значит, отсюда его другое имя – Святибор – и сакральный смысл, потом проявившийся в словах «беречь», «оберег», «берлога». Он так и в другие языки вошел: bar/bear, и слово «бурый» от него.

Это Один – скандинавский Бог, и Велес – славянский, и аркадская Артемида, и ее жрицы, и греческая Аталанта, и кельтская Артио, и божественный Арктур.

«Князь зверей» является символом святых Колумбана, Урсина и Сергия, а с вьючным седлом – Корбиниана, Хуберта и Максимина Трирского.

Остались медведи на гербах замков, принадлежащих тамплиерам, олицетворяя, как написано в их гербовниках, защитника Абсолютного Добра. Но сама принадлежность к ненавистным тамплиерам сослужила им далеко не лучшую службу и вреда принесла, пожалуй, больше, чем пользы. Примером тому служит история испанского города-замка Тобосо, упомянутого еще Сервантесом в его эпохальном «Дон Кихоте». Каждый помнит Дульсинею Тобосскую. Само название этого города состоит из двух слов: татарник, колючка такая, – «тоб» и медведь – «осо». Тобосские дети до сих пор твердят старую поговорку: «Тобосский герб украсят впредь куст колючки и медведь». Только вот в гербе города, незаметным таким движением руки фокусника, этот самый «осо», медведь то бишь, сменился в одно мгновение на оленя, незнамо каким образом там взявшегося. Такие вот чудеса.

На ближайших же соседей Москвы – смолян – Сигизмунд III еще совсем недавно жаловался: «Напрасно говорить с этим медвежьим народом».

А теперь опять обратимся к точной науке геральдике.

Ну, во-первых, всем известный ярославский медведь в серебряном поле, на задних лапах и с секирой (протазаном).

Как-то сразу вспоминается некий хорошо знакомый образ: «бер с секирой». Это кто ж такой? Берсерки, да неужто? Они, они, воины-оборотни, воины, не было которым равных в бою. И ходили они в медвежьих шкурах, чтобы даже тени сомнения не было, чьи они дети и внуки. Это они знали магию Святого Спаса, оберегающую от мечей и стрел. Это их волхвы варили в волшебных котлах, упоминаемых в кельтских сказаниях, стоявших на столах у короля Артура и вождей шотландских кланов, волшебные зелья. В этих трех котлах купаются и красавцами выходят, в них мертвых воинов оживляют, из них воинам чудесной силы прибавляют, да мало ли чего еще в этих котлах делают. Запомнил народ, как ни выжигали эту память, и берсерков, воинов-оборотней, и воинов-Вравроний, жриц богини охоты, одетых в медвежьи шкуры.

Значит, первое, что приходит на ум, – ярославский берсерк, или медведь с секирой. Да и у всей Куябии, Владимиро-Суздальской Руси – медведь в алом поле.

Рядышком самогитский в золотом поле черный, стоящий на задних лапах медведь с красными глазами и языком.

А совсем неподалеку новгородские в серебряном поле два черных медведя, поддерживающие золотые кресла с красной подушкой. На ней стоят перекрещенные: с правой стороны – скипетр, а с левой – крест. Над креслами золотой трисвещник с горящими свечами; в голубой оконечности щита две серебряные рыбы, одна против другой.

Пермский: в красном поле серебряный идущий медведь, на спине его золотое Евангелие, на котором серебряный крест с четырьмя лучами. Ну, этот уже посмирней, потише, такой же когда-то и в тверской печати был, наравне со Святым Георгием и двуглавым орлом; это до того, когда ей корону на троне в гербы определили.

А где еще? В Берлине и Берне, Борисоглебске и Кенигсберге. В Ангальте, у семейства Орсини, хорошо известного по всей Европе родовитостью и древностью дворянства, он в лапы даже розу взял. Хотя, я думаю, скорее не из миролюбия, а чтобы подчеркнуть свою принадлежность к Ордену рубиновой розы, в Англии трансформировавшейся в Алую розу. Да и само имя Орсини означает «медведь».