Читать книгу "Последний штурм — Севастополь - Сергей Ченнык"

В этом решении чувствуется господствовавшее в европейской военной мысли влияние А. Жомини, привлекавшегося к планированию операций Крымской войны, безосновательно утверждавшего, что победу над противником следует достигать не маневрированием, а решительным сражением. Военные труды этого мыслителя еще к началу Крымской войны утеряли свое значение и перестали быть сборниками передовых идей в военном искусстве. Скажем так: к войнам начала века он не успел, а к середине XIX в. безнадежно опоздал. Однако слепое преклонение перед его идеями не только сохранялось, но иногда и доминировало в русской военной мысли. Отсюда и неуклюжесть в маневрировании русской армии, постоянное упреждение ее замыслов неприятелем. К слову сказать, увлекшиеся воззрениями Жомини французы, особенно Наполеон III, поплатились за это под Седаном в 1870 г., когда пытались, сосредоточив в одном месте крупную группировку войск, в генеральном сражении сокрушить постоянно маневрирующих пруссаков.

Интересно, что почти все, причастные в той или иной степени к разработке замысла грядущего сражения, впоследствии дружно утверждали, что заранее не верили в его успех. Однако это не помешало им своей волей обречь на героическую, но бессмысленную смерть тысячи своих соотечественников.

Откажемся от названия их действий «преступными». Подобное слишком громко и не соответствует истине. Они действовали как могли и как умели. Это было системой. Отсутствием принципиальности и нежеланием идти против воли лица, приближенного к императорскому престолу, они подписали приговор и обрекли на напрасную гибель тысячи солдат и офицеров; некоторым из них это безволие, замешанное на угодничестве, тоже стоило собственной жизни. Возразить воле самодержца хватило характера лишь немногим. Тем более, уже не нужно было переубеждать главнокомандующего — что делать. Было ясно, что «…обороняющемуся оставалось только принять против союзников какие-либо решительные меры, чтобы выйти из того затруднительного положения, в котором застал нас одиннадцатый месяц обороны, или же добровольно очистить Южную сторону Севастополя, чтобы сосредоточить армию для действий в поле».

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Итак, обстановка требовала решительных действий. Но как, где и какими силами? Нельзя бросаться в крайность, сваливая всю вину на главнокомандующего, утверждая, что Горчаков — единственный автор этого провалившегося мероприятия. Более того, как раз именно он изначально сомневался в перспективах сражения. Успешно отраженный штурм дал ему повод для некоторого энтузиазма и определенного воодушевления, плодом которых и стала идея нового сражения вне крепостной линии (а вдруг победим?). Но спустя некоторое время реальность осознания обстановки возобладала. В записке князя от 14 (26) июля 1855 г. подтверждаются его опасения. «…Обратиться к наступлению, т.е. совокупному штурму укрепленных позиций Сапун-горы, от Черной речки и неприятельских апрошей, от восточной стороны Севастополя без значительного численного превосходства — дело крайне опасное: отбитие подобной атаки может повлечь за собой непосредственное падение Севастополя». 17 июля эти доводы излагались Горчаковым в письме на имя военного министра. Смысл их был один — без усиления численности крымской группировки войск всякое движение вперед губительно для крепости и может привести к разгрому военной группировки в Крыму. «Было бы просто сумасшествием начинать наступление против превосходного в числе неприятеля, главные силы которого занимают, кроме того, неприступные позиции. Первый день я бы двинулся вперед; второй я бы отбросил неприятельский авангард и написал бы великолепную реляцию; третий день я был бы разбит, с потерею от 10 до 15 тысяч человек, и четвертый день Севастополь и значительная часть армии были бы потеряны».

Но мысль Горчакова, высказанная им в минуту подъема после успешно отбитого штурма неприятеля, к тому времени дошла до императора и без опасения навлечь на себя высочайший гнев, отказаться от нее было уже невозможно. Бесконечно критикуя главнокомандующего, многие исследователи не утруждают себя мыслью стать на его место и войти в его положение — очень и очень непростое. Более того, оно настоятельно требовало какого-либо действия. По рассуждению главнокомандующего, оптимальной могла стать демонстрационная операция значительными силами, которая в случае успеха переходила в активную наступательную, а в случае неудачи, не приводила к значительным потерям. В то же время она могла обеспечить (по мнению Горчакова) создание угрозы флангу союзников и таким образом заставить их отказаться от ближайших акций против Севастополя, давая гарнизону передышку. О том, что такие действия готовы были развернуться в ближайшее время, факты свидетельствовали неумолимо: «Близость союзников к Малахову кургану и 2-му бастиону, к которым они подошли на расстояние около 50 саж., устройство ими против двух этих главных пунктов атаки сильных батарей, между тем как с нашей стороны не были приняты своевременно надлежащие меры для уравновешивания артиллерийской борьбы, делали сомнительным исход ожидаемого в Севастополе пятого бомбардирования».

На английских позициях под Севастополем. Рисунок В. Симпсона. 1855 г.

Принятие решения о новом наступлении стимулировалось прибытием в Крым 4-й и 5-й пехотных дивизий, усиливших крымскую группировку примерно на 22000 человек, а также ожидаемым приходом в конце августа 17-ти дружин Курского ополчения (13000). С одной стороны, это усиливало силы русских в Крыму, с другой — и так «на ладан дышащая» система снабжения не позволяла содержать на полуострове столь значительные силы долгое время и они должны были быть употреблены в дело в ближайшие сроки. Этот временной отрезок ограничивался наступлением осенней погоды, когда солдат, ополченцев кормить стало бы попросту невозможно. Учитывая начавшееся активное рейдерство союзного флота в Черном и Азовском морях, не исключена была и возможность вымирания.

Это не преувеличение. Осень в Крыму еще не наступила, а ко всем накопившимся проблемам добавился «…ощущавшийся уже недостаток сена», который «… не позволил бы до зимы содержать и уменьшенное число лошадей». В случае дальнейшего пассивного ведения военных действий, русским войскам угрожал призрак весьма бедственного существования и даже, как говорилось выше, голода.

В этих условиях необходимость что-либо предпринять поделила руководителей обороны Севастополя на сторонников и противников активных действий. Учитывая столичные веяния, последних было меньшинство. Однако и среди них, единственный или один из тех немногих, кто изначально был категорически против наступательной операции, видел ее не только бесперспективность, но и трагические последствия, был генерал Остен-Сакен, который после гибели Нахимова полностью утратил веру в возможность отстоять Севастополь. Конечно, он допускал еще, что возможно продолжение отчаянной, безнадежной обороны. Но надеяться на победу над неприятелем, при немедленном открытом нападении на него, считал нелепым.

Надеясь переубедить князя (а возможно обезопасить себя от императорского гнева впоследствии) он, «…совершенно убежденный в неминуемом проигрыше затеваемого дела, подал Горчакову об этом 26 июля особый доклад».