Читать книгу "Великие женщины Древней Руси - Светлана Кайдаш-Лакшина"

Не только сестер, но и других девушек, устремившихся под духовное водительство Евфросинии, она стала обучать «писанию, також ремеслам, пению, швению и иным полезным им ремеслам, да от юности навыкнут разумети закон Божий и трудолюбие». Так возникла женская школа при монастыре, куда охотно отдавали девочек, и обучение там не предполагало обязательного пострижения. Вскоре в обители был по замыслу Евфросинии зодчим Иваном воздвигнут Спасо-Преображенский собор — шедевр древнерусской архитектуры, выстроенный в рекордно короткий срок — за 30 недель. Он сохранился до наших дней.

Туда Евфросиния пожертвовала напрестольный крест — чудо ювелирного искусства середины XII века. Надпись на кресте гласила, что он сделан мастером Лазарем Богшей, что за работу он получил 40 гривен. Кроме этой деловой надписи на кресте было выбито заклятие Евфросинии, будто вспомнившей своего деда Всеслава, когда он сидел в «порубе» и молился кресту. Заклятие гласило, что никто не смеет вынести крест из монастыря: тот, кто нарушит запрет, будет проклят «и в сей век, и в будущий», независимо от того, кто это сделал — князь, епископ или простой монах. Судьба креста способна поразить воображение. Заклятие Евфросинии не пропало даром — несмотря на многочисленные злоключения в течение веков (крест увозили в Смоленск, в Москву, в Полоцк он был возвращен Иваном Грозным), эта уникальная реликвия дожила до наших дней и пропала бесследно лишь во время Второй мировой войны из Могилевского исторического музея, когда в город вошли фашисты. Крест Евфросинии еще хранил на своих гранях живое дыхание современников «Слова».

В 1173 году Евфросиния отправилась в далекое паломничество — в Константинополь, а затем и в Иерусалим. В Иерусалиме она скончалась и была там погребена, а когда уже после похода князя Игоря город был захвачен турецким султаном Салах-ад-Дином в 1187 году, мощи ее были, по преданию, перенесены русскими паломниками в Киев. Шла подготовка третьего крестового похода, и захват Иерусалима султаном имел большой резонанс во всем христианском мире. Султан приказал христианам покинуть город со всем своим имуществом. Легко допустить, что кто-нибудь из русских иноков взял с собой и мощи соотечественницы. Тогда в Киеве это должно было стать важным событием, привлечь опять внимание к Полоцку и полоцким делам. Именно такое огромное внимание Полоцку уделено в «Слове о полку Иго-реве». Это тем более объяснимо и понятно, что женою великого князя киевского Святослава, героя поэмы, была племянница Евфросинии Полоцкой — Мария Васильковна.

Брату Марии Васильковны — Изяславу Васильковичу — посвящены в «Слове» поэтические строки: о том, как он «притрепа славу деду своему Всеславу», а сам лежит на кровавой траве — «притрепан литовскими мечи».

Мария Васильковна

Вместе с отцом Мария Васильковна была, вероятно, в византийской ссылке, а ее свадьба со Святославом Киевским описана в Ипатьевской летописи. Супруги прожили в любви и добром согласии 51 год, и Мария Васильковна имела на мужа огромное влияние, о чем даже нам сообщил летописец: так, говоря о походе князя Святослава в 1180 году, он особо оговорил, что поход этот князь «сдумав с княгинею своею». Приведен в летописи и последний разговор князя с женой перед смертью: описывая, как умирал Святослав, летописец не упомянул ни сыновей, ни дочерей князя, но что сказал Святослав и что ответила ему Мария Васильковна — записал подробно[7].

Итак, полоцкая княжна — помощница и друг своему мужу, образ «доброй жены». Положение дел в ее родной полоцкой земле живо волнует княгиню, вероятно, поэтому придворный певец Святослава так внимателен в «Слове» к полоцким делам и произносит хвалебную речь в честь прадеда Марии Васильковны Всеслава Полоцкого.

Можно думать, что таких придворных певцов было немало во всех княжествах — был свой певец в Полоцке, в Чернигове, в Галицкой земле, во Владимире, Суздале и иных городах. И конечно же, героические песни рождались и распевались повсюду — «и на пирах, и на поле битвы»[8]. Героические песни исполнялись придворными певцами в разных княжествах, у разных князей. Ведь XII век был веком рыцарства, крестовых походов, веком расцвета трубадурской и миннезингерской поэзии. Разумеется, не обошел этот процесс и Древней Руси.

Прекрасная Дама в средневековой Европе

Нельзя забывать, что Древняя Русь находилась в тесных отношениях со странами тогдашнего европейского Запада, средневековой европейской культурой. Оттого, естественно, и многочисленные аналогии, отголоски и отблески европейских жанров и сюжетов в «Слове». А в иных отношениях поэма эта и спорит, противостоит тем мотивам, какие сложились в соседней ей — письменной и устной — европейской поэзии.

Культ Прекрасной Дамы в поэзии трубадуров и миннезингеров, куртуазной поэзии возник в Провансе в XI веке. Коронованной владычицей поэзии стала любовь, а ее воплощением и носительницей — Прекрасная Дама.

Рыцарское служение Прекрасной Даме, апофеоз любви, столь сильной, что она способна изменить мир, усовершенствовать его, воспевание красоты и душевного благородства избранницы, всегда находящиеся в гармоническом соответствии с красотой природы, — вот основная тема трубадурской поэзии. А между тем в этой цельной картине остается белое пятно: до сих пор не введено в обиход сознания представление о том, что века куртуазной поэзии были, по существу, временем первой европейской эмансипации женщин. В самом деле, не только Рыцарь служил Даме, но и Дама поощряла Рыцаря служить себе, требовала этого служения и в ответ осчастливливала своей любовью. В это время — впервые после поэтесс античного мира — появляются куртуазные поэтессы, ведущие с трубадурами дуэты, защищающие в любви равенство любящих:

Равенство любящих — высший закон, Только любовью и держится он.

(Мария де Вентадорн. Пер. В. Дынник)

Наиболее известной из куртуазных поэтесс Южной Франции конца XII века была графиня де Диа, которая воспела свое чувство к рыцарю-трубадуру Рамбуату д’Ауренга (1150–1173). В любви поэтесса находит источник собственного вдохновения:

Мне любовь дарит отраду, Чтобы звонче пела я. И от всех наветов злых Ненавистников моих Становлюсь еще смелее, Вдесятеро веселее! Злобный ропот ваш не стих, Но глушить мой смелый стих — Лишь напрасная затея: О своей пою весне я![9]

Современница и возможная соперница графини де Диа не только в стихах, но и в любви Азалаида де Поркайраргес в единственном дошедшем до нас стихотворении вспоминает свою покровительницу — «мудрую, милую и простую донну всей Нарбонны» — знаменитую Эрменгарду, виконтессу Нарбоннскую (1143–1192), которая предводительствовала в военных сражениях, выбиралась феодалами как арбитр в земельных и прочих спорах и воспевалась поэтами.