Читать книгу "Что они несли с собой - Тим О'Брайен"

Говорить общие слова о войне — все равно что говорить общие слова о мире. Почти все истина. Почти все ложь. В основе своей война, возможно, просто синоним смерти, но любой солдат скажет вам, если будет говорить правду, что близость смерти влечет за собой не меньшую остроту ощущения жизни. После перестрелки всегда испытываешь невероятно мощное удовольствие от жизни и понимаешь, что деревья живы, трава жива, даже почва и та живая. Все вокруг тебя живет, и ты вместе с ним, и это ощущение жизни вызывает трепет восторга. Ты по-настоящему осознаешь собственное существование — свое подлинное я, человека, которым желаешь быть и которым становишься в силу этого желания. Среди зла ты хочешь оставаться хорошим парнем. Ты хочешь порядочности. Ты хочешь справедливости, корректности и согласия среди людей. А ты раньше даже не знал, что всего этого хотел! В этом есть своего рода щедрость, своего рода благочестие. Пусть это прозвучит странно, ты никогда не жив так, как в тот момент, когда ты почти мертв. Тебе становится очевидно, что важно. Заново, словно впервые ты любишь все лучшее, что есть в тебе самом и в мире, все, что могло быть утрачено. На закате ты сидишь у своего окопа и смотришь, как широкая река становится розовато-красной, смотришь на горы за ней, и, хотя утром тебе предстоит форсировать реку, пойти в горы и делать ужасные вещи и, не исключено, умереть, ты все же ловишь себя на том, что разглядываешь оттенки воды в реке и восхищаешься заходом солнца, и тебя переполняет мучительная любовь к тому, каким мог бы быть и всегда должен был бы быть, но каким не является сейчас мир.

Митчелл Сандерс был прав. По крайней мере, для рядового солдата война ощущается — материально и духовно — как необъятный и плотный призрачный туман. В ней нет ясности. Все колеблется и расплывается. Старые правила перестают действовать, старые истины утрачивают силу. Правильное соприкасается с неправильным. Порядок сливается с хаосом, любовь перетекает в ненависть, неприглядность — в красоту, закон — в анархию, цивилизация — в варварство. Тебя поглощает туман. Ты не можешь определить, где ты, почему ты тут, и единственно непреложной остается подавляющая неопределенность.

На войне ты теряешь свое представление об определенном, а с ним — свое ощущение истины, и потому с уверенностью можно сказать, что в настоящей армейской байке ничто не бывает абсолютно правдиво.

* * *

Часто в правдивом рассказе о войне нет даже сути, или же суть доходит до тебя двадцать лет спустя, настигает во сне, и ты просыпаешься, будишь жену и начинаешь пересказывать ей эту байку, вот только, добравшись до финала, опять забываешь суть. А потом ты долго лежишь, мысленным взором видя, как история разворачивается у тебя в голове. Ты вслушиваешься в дыхание жены. Война окончена. Ты закрываешь глаза. Ты отмахиваешься от чего-то в темноте и думаешь: Господи, да в чем же суть?

* * *

Вот от этой истории я просыпаюсь по ночам.

В тот день в горах я смотрел, как Курт Лимон поворачивается. Он рассмеялся и сказал что-то Крысу Кайли. Потом сделал дурацкий полушажок, выходя из тени на яркий солнечный свет, и мина-ловушка забросила его на дерево. Ошметья его повисли на ветках, поэтому нас с Дэйвом Дженсеном отрядили залезть наверх и соскрести их оттуда. Помню белую кость руки. Помню клочья кожи и что-то мокрое и желтое, вероятно, кишки. Жуткое зрелище, которое до сих пор меня не отпускает. Но по ночам двадцать лет спустя я просыпаюсь от того, что Дэйв Дженсен пел «Лимонное дерево», пока мы бросали вниз куски Курта.

* * *

Правдивую армейскую историю распознаешь по вопросам, которые она заставляет тебя задавать. Скажем, кто-нибудь рассказал байку, а ты потом спрашиваешь: «Это правда?», и если ответ важен, получаешь ответ.

Например, все мы слышали вот эту. Четверо парней идут по тропе. Вылетает граната. Один парень бросается на нее, принимает на себя удар и спасает трех товарищей.

Это правда?

Ответ важен.

Если этого не произошло, чувствуешь себя обманутым. Без привязки к реальности это просто избитая банальность, пустое место, чистой воды Голливуд, неправда в том смысле, в каком все подобные байки неправда. Но если это действительно имело место — а возможно, имело, ведь все возможно, — даже в таком случае ты понимаешь, что это не может быть правдой, потому что правдивая армейская байка от такого рода правды не зависит. Абсолютная истина значения не имеет. Что-то может случиться и быть сущей ложью, что-то, может, и не случилось, но правдивее правды. Вот вам пример. Четыре парня идут по тропе. Вылетает граната. Один парень бросается на нее и принимает удар на себя, но это разрывная граната, и остальные трое все равно погибают. Но перед тем, как погибнуть, один из парней говорит: «Какого черта ты это сделал?», а прыгнувший отвечает: «Да я вечно впросак попадаю», и другой начинает улыбаться, но он уже мертв. Вот вам правдивая история, которая никогда не случилась.

* * *

Двадцать лет спустя я все еще вижу солнечный свет на лице Лимона. Я вижу, как он поворачивается, оглядываясь на Крыса Кайли, потом смеется, делает тот дурацкий полушажок из тени на солнечный свет, лицо у него внезапно становится коричневое и лоснящееся… В тот миг, когда его нога коснулась земли, он, наверное, решил, что это солнечный свет его убивает. Это был не солнечный свет. Это была спрятанная 105-я. Но если когда-нибудь мне удастся рассказать историю как надо, как свет точно уплотнился вокруг него, подхватил и поднял высоко на дерево, если бы я когда-нибудь сумел передать фатальную белизну того света, его мгновенную вспышку, очевидные причину и следствие, то вы бы поверили в то последнее, во что поверил Курт Лимон, что для него, вероятно, и было конечной и высшей истиной.

* * *

Порой, когда я рассказываю эту истории во время выступления, какая-нибудь женщина потом подходит ко мне и говорит, что ей понравилось. Да, это всегда женщина. Обычно женщина в годах, добродушного темперамента и либеральных взглядов. Она объясняет, что, как правило, ненавидит военные истории, что не может понять, как люди могут упиваться всей этой кровью и грязью. Но эта ее впечатлила. Бедный детеныш буйвола, он так ее расстроил. Иногда женщина даже слезы льет. Если бы я побывала на войне, говорит она, я бы оставила все позади, двигалась бы дальше. Нашла бы новые истории.

Мне тут же кое-что приходит на ум, то, чего я никогда не скажу…

Перед моим мысленным взором встает лицо Крыса Кайли, его горе, и я думаю: Ах ты, тупая стерва!

Она же ничего не поняла!

Ведь это была не армейская байка. Это была история про любовь.

Но такого нельзя сказать. Можно только терпеливо рассказывать эту историю снова и снова, что-то добавляя и что-то опуская, придумывая что-нибудь тут и там, чтобы добраться до сути. Не было никакого Митчелла Сандерса, говоришь ей. Никакого Лимона, никакого Крыса Кайли. Никакой развилки троп. Никакого детеныша буйвола. Никаких лиан, никакого мха или белых цветочков. Все от начала и до конца выдумка, объясняешь ты тупой стерве. Все до последней чертовой детали — горы и река, и особенно тот несчастный детеныш буйвола. Ничего этого не было. Ничегошеньки. И даже если бы такое произошло, то не в горах, а в деревушке на полуострове Батанган. Дождь лил как сумасшедший, и однажды ночью парень по имени Стинк Харрис проснулся с воплем и пиявкой на языке. Можно поведать правдивую армейскую байку, если просто продолжать ее рассказывать.