Читать книгу "Футбол оптом и в розницу - Марк Рафалов"

Противник вроде ничего не замечал и вел себя как обычно. Через определенные промежутки времени с присущей немцам пунктуальностью над нейтралкой взвивались осветительные ракеты. И снежная белизна озарялась ярким светом спускающихся на маленьких парашютиках фонарей. Мы бросались в снег и лежали не шевелясь, пока опускались парашюты и все вновь не Погружалось в беспокойную тьму, то и дело вспарываемую трассами пуль.

Проклиная немецких педантов, мы продолжали свое дело.

Незадолго до рассвета сержанты Василий Белов и Иван Уткин доложили мне, что шашки установлены. Подготовка дымовой завесы завершена.

Оставалось ждать условной команды «Дым!».

Через многие годы, накануне 40-летия Победы; меня озарило вдохновение и сравнительно легко написалось большое стихотворение, посвященное морским пехотинцам, образовавшим осенью 1943 года нашу 119-ю Гвардейскую дивизию.

Стихотворение начиналось такими строками:

От Балтики и Дальнего Востока Под стяги боевых морских бригад Шли моряки на бой жестокий, Шли защищать Москву и Сталинград. И на груди тельняшки обнажив, На почерневший снег бросив бушлаты, «Полундрой» поле боя оглушив, Шли на врага бесстрашные ребята. Война полутонов не признает. Мир пополам траншеями поделен, И моряки, оставив флот, Помочь пехоте шли на берег. Историю писали те ребята Не самопишущим пером: Винтовкой, карабином, автоматом, Саперною лопаткой и штыком.

Моряки-балтийцы и с берегов далекого Тихого океана в тяжелейшие дни осени 1941-го были списаны с кораблей на берег и брошены в самые горячие точки огромной линии фронта, пылавшей от Белого до Черного моря.

Наша 154-я отдельная морская стрелковая бригада защищала в 41-м Москву, а в 1942—1943 годах вместе с 66-й такой же бригадой входила в легендарную 64-ю армию генерала Шумилова, героически сражавшуюся под Сталинградом.

За отличия в Сталинградской битве эти морские стрелковые бригады получили в 1943 году звания Гвардейских.

В феврале 1943 года бригады были переброшены на Северо-Западный фронт. И осенью того же года они объединились и образовали 119-ю Гвардейскую дивизию.

Наш историограф, бывший командир дивизионной разведки полковник Аркадий Степанович Нифантов, ныне покойный, справедливо отмечал, что 119-ю следовало бы тоже именовать Гвардейской морской дивизией.

И хотя к исходу 1943 года моряков в дивизии оставалось очень мало, их традиции жили, помогали воевать, звали вперед.

Видимо, поэтому у меня появились такие строчки:

От Торопца и из-под Ржева, Через пожар Великих Лук, В болотной тине по колено Мы шли спасать людей от мук. Враг сеял смерть; кругом болота. Километры пути — только гать, Но шагала морская пехота: Ей к воде не впервой привыкать!

Время тянулось томительно долго. Мы лежали в белых маскировочных халатах, вдавившись в снег и боясь пошевелиться.

Наконец в чернильное небо взмыла красная ракета. Полевой телефон зловеще зашептал: «Дым, дым, дым!» Белов, Уткин, Сысоев и я запалили шашки.

Сотворенный нами дым длинным шлейфом расползался вдоль наших траншей. Казалось, что лежавший на берегу озера богатырь закурил гигантскую трубку. Но выдыхаемый им дым почему-то не шел в сторону Горушки. Вопреки всем расчетам дым устремился к северу, вдоль цепи изготовившихся к атаке солдат.

Еще две ракеты расцарапали черноту неба.

«Вперед, в атаку!» — раздались голоса командиров взводов атакующей роты. Атака началась!

Из сарая, стоящего на краю Горушки, дробно застучали два пулемета. В поднимающейся по крутому склону цепи атакующих начали падать раненые бойцы.

Дым предательски уползал в другую сторону. Свои функции прикрытия он не выполнял.

К густому пулеметному огню фашисты добавили огонь ротных минометов. Белый снег окрасился кровью еще нескольких наших ребят, залегших на склоне.

Атака захлебывалась.

Помним бой за деревню Горушку, Как пылала огнем высота. Окровавленный снег у избушки, И дожить до победы мечта...

Около тридцати ребят остались лежать на крутом склоне перед злополучной Горушкой.

Почему не пошел дым? Примерно такой вопрос еще и еще раз задавал мне какой-то сердитый майор через несколько часов после неудавшейся атаки.

Трудно было объяснить, почему ветер изменил нужное нам направление и, вопреки розе ветров, стал дуть не на восток, а на север.

Так или иначе, но мы ничем не смогли помочь своим однополчанам. И хотя нашей вины в том не было, тем не менее тридцать загубленных на наших глазах жизней по сей день опаляют нашу совесть, жгут память и не оставляют нас вот уже более шестидесяти лет.

Нам повезло, остались мы живыми, Хоть пули нас дырявили не раз, И кажется, мы долг не оплатили Друзьям, от смерти защитившим нас.

Оставалось почти полтора года войны. Нас ожидали Пустошка, Пушкинские Горы, впереди были латвийские города: Режица, Лудза, Мадона, Рига, Салдус.

Нам еще предстояло вкусить и радость побед, и горечь невосполнимых утрат.

Чтобы пройти остававшиеся до Пустошки 25 километров, нам потребовалось еще два с половиной месяца. Более 20 тысяч солдат навсегда остались лежать в пустошкинской земле. Такую страшную цену пришлось заплатить за освобождение Пустошкинского района.

Вечером 27 февраля 1944 года мы освободили Пустошку. Города не было. Печные трубы одиноко стояли на месте сгоревших домов.

Мы от Невеля долго и медленно шли, Вся Пустошка в руинах лежала, Дым пожаров кругом, от печей кирпичи... Совесть властно к отмщенью взывала. Много трудных дорог мы на запад прошли. Но Пустошка для нас как родная, На могилах погибших друзей помолчим, О кровавых боях вспоминая. Здесь, на псковской земле, наша юность лежит, Захоронена вместе с друзьями, Память словно растет и тревожно кричит, Разрывая сердца нам корнями.

Слова из песни, вынесенные мною в заголовок, я впервые услышал в Доме литераторов на просмотре замечательного фильма «Белорусский вокзал». Многие из присутствовавших, а среди них было немало фронтовиков, плакали. Наверное, не только я, но и часть других зрителей тогда не очень вдумывались в слова песни, блестяще исполненной Ниной Ургант. Спустя какое-то время мне и другим ветеранам войны довелось беседовать с блистательным бардом Булатом Шалвовичем Окуджавой, который был автором той песни. Он, на мой взгляд, прекрасно понимал всю кровожадность и цинизм слов: «Мы за ценой не постоим!». Но Окуджава сам прошел войну и писал о ней честно, без эйфоричных воплей. В самом деле, не потому ли мы потеряли 26 миллионов сынов и дочерей, а наши противники фашисты всего шесть, вчетверо меньше? Каждый год, когда мы вновь и вновь торжественно отмечаем святой для нас праздник — День Победы я кроме понятных всем чувств гордости за свою причастность к Великим событиям не только в истории нашей страны, но и всей планеты испытываю горечь невероятных утрат и скорбь по павшим товарищам.