Читать книгу "Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский"

Он вошел туда вместе с переводчиком и послом и… и наверняка оторопел: рядом с Молотовым сидел Коба!

В углу за отдельным столиком расположились секретари, и я вместе с ними.

Помню, обрадовавшийся Риббентроп тотчас начал подготовленную, выспреннюю речь: «Я хотел бы сказать о духе братства, который столетиями связывал русский и немецкий народы…»

Но Молотов (как было задумано Кобой) грубо оборвал его:

— Между нами не может быть никакого братства. Вы это знаете не хуже нас. Давайте лучше говорить о делах. Вы хотите нашего нейтралитета. Я вынужден вам сказать: не может быть никакого нейтралитета с нашей стороны, пока вы не перестанете строить агрессивные планы в отношении СССР. Мы не забываем, что вашей конечной целью является нападение на нас. Так было, во всяком случае, заявлено вашими лидерами не раз и не два!

Коба мрачно молчал. Пока. Он знал сообщения наших агентов: Гитлер велел Риббентропу не возвращаться без Пакта, и потому посланец готов к любым уступкам.

Только когда Риббентроп совсем сник, Коба заговорил.

К полному изумлению немца, теперь сам Сталин повел переговоры. И они завершились… за три часа. (Если учесть, что половина времени уходила на перевод, можно представить, как стремительно и легко они прошли.)

Результаты хорошо известны. В составленном нами проекте Пакта обе стороны обязались «воздерживаться от всякого насилия, агрессивного действия и нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами». Если одна из договаривающихся сторон окажется объектом «насилия или нападения со стороны третьей державы, другая сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу». В случае возникновения споров или конфликтов между договаривающимися сторонами они «должны разрешаться исключительно мирным путем».

Во время крайне быстрого обсуждения (Риббентроп спешил соглашаться со всеми статьями) Молотов и Коба успешно играли роли, придуманные режиссером Кобой. Молотов — угрюм, недоверчив, часто переспрашивал или обрывал собеседника. Коба — добродушен, само кавказское гостеприимство. Риббентроп был очарован Кобой и счастлив: договор одобрен и будет подписан!

Но вдруг Коба с усмешкой спросил:

— А как же теперь будет обстоять дело с антикоминтерновским пактом? Что скажут его участники — Япония, Италия?

Риббентроп, смеясь, ответил шуткой:

— Ну что же, Советский Союз присоединится к антикоминтерновскому пакту, и все вопросы отойдут сами собой.

Коба весело прыснул в усы, сказал тихо:

— Нашелся, мерзавец!

(Шутку эту Риббентропу предусмотрительно приготовил Геббельс и одобрил Гитлер — так сообщил Старшина.)

Риббентроп, как бы невзначай, попросил внести еще один пункт. Как он пояснил, «не такой важный» — о том, что договор вступает в силу с момента его подписания (а не после ратификации парламентами, как предлагалось нами).

— Ну почему «не такой важный»? — возразил Коба. — Это очень важный для вас пункт, — и вдруг уточнил: — Значит, через неделю?

Риббентроп в недоумении уставился на него.

— Через неделю вы должны напасть на Польшу?

— Я восхищен осведомленностью господина Сталина.

Здесь настала очередь Риббентропа удивлять Кобу:

— И поэтому я хочу передать вам личное письмо моего фюрера. Письмо строго конфиденциальное, и я прошу, чтобы все, кроме господина Сталина, господина Молотова и вашего переводчика, покинули кабинет.

Коба велел секретарям и переводчику выйти. Вместе с ними вышел и немецкий переводчик. Переводить Коба велел мне.

Риббентроп торжественно вынул сложенный вчетверо лист бумаги и передал мне.

Я развернул, пробежал глазами. Думаю, на лице моем было изумление. Я начал читать: «Дополнительный секретный Протокол. По случаю подписания Пакта о ненападении между Германским Рейхом и СССР уполномоченные представители обеих стран, подписавшие документ в ходе строго конфиденциального обмена мнениями, обсудили вопрос о разграничении сфер интересов обеих сторон в Восточной Европе…»

Я читал медленно, поглядывая на слушающих. На лице Молотова вместо дежурной непроницаемой маски был попросту… испуг.

Еще бы! Гитлер предлагал нарушить то, что было объявлено святой основой нашей дипломатии. Первым декретом Революции стала публикация тайных царских договоров и обещание — никаких секретных соглашений впредь! Никакого дележа мира! Будто глумясь над нашими обетами, главный империалист мира предлагал тайное соглашение и раздел мира. Здесь были все проклятые нами понятия: «сфера интересов», «территориально-политическое переустройство Европы» — все, что Ленин и партия назвали «политикой империализма».

Гитлер щедро отдавал Кобе Восточную Европу.

В пункте первом Польша переставала существовать. Разграничение сфер интересов шло по рекам Нарев, Висла и Сан. Гитлер предлагал четвертый раздел Польши!

В пункте втором прекращали существование прибалтийские государства. «В случае территориально-политических изменений в областях, принадлежащих балтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве), северная граница Литвы становится границей сфер интересов Германии и СССР».

Итак, части бывшего царства Польского и Прибалтики — земли, когда-то принадлежавшие царской России, возвращались обратно. За этим жалким листком бумаги была новая карта Европы и воскресшая империя Романовых, которую мы, революционеры, уничтожили два десятка лет назад…

Но Коба?! Коба оставался совершенно спокойным, будто ждал этого. Будто сейчас ему предлагали не то самое искушение Дьявола, о котором нам рассказывали в семинарии, а нечто… само собой разумеющееся!

Я даже заметил усмешку на его лице!..

Пункт третий был последним: «Обе стороны обязуются держать этот протокол в строгой тайне». (И держали! Коба всегда отрицал его существование. Он выполнит последний пункт. Но как мы учили в семинарии: «Нет ничего тайного…» Протокол найдут союзники в немецком архиве в сорок пятом году.)

Я закончил читать. Какая наступила тишина!

Коба долго молчал. Наконец сказал:

— Мы сделаем небольшой перерыв.

И я понял: он принял решение. Счастливое лицо Риббентропа! Он тоже понял…

После чего его повели осматривать Кремль.

В кабинете Коба орал на меня по-грузински:

— Скажи нам, дорогой, зачем тратим деньги, если твои агенты ни хера не знают! Мерзавцы! Мы не подготовлены к этим предложениям! Мы не знаем, сколько можем просить еще!

Но я не сомневался: кричит нарочно. С трудом сдерживает радость. И конечно, он подготовился, ведь он давно все рассчитал.

Наконец представление окончилось, и Коба сказал спокойно, по-русски:

— Мижду нами говоря, дела неплохие. Заберем у негодяя украинские, белорусские земли, потом Прибалтику… потом Финляндию. Вернем все, что отдали в Революцию, не потеряв при этом ни одного солдата.