Читать книгу "Сети желаний - Сергей Пономаренко"

Мне ввели огромную дозу противочумной сыворотки, и, видимо, от этого, а также от высокой температуры, которая все не спадала, я стал бредить. Реальность смешалась с галлюцинациями, и вскоре фантасмагории цветных сновидений полностью овладели моим сознанием.

Ко мне образовалась нескончаемая очередь знакомых по Петербургу и даже друзей детства, с которыми я давно потерял связь. Одни, смеясь, спрашивали меня о чем-то, другие с мрачным видом приносили увядшие цветы и молча клали на постель, я старался столкнуть их ногой, но мне это не удавалось. Цветы нагромождались, издавали зловонный запах. Я ждал, когда ко мне придет Лизонька, но она все не приходила, зато мрачный Николай Сиволапцев уже два раза навестил меня, принеся увядшие цветы с запахом осени и похорон, злорадно поблескивая стеклышками пенсне. Вдруг в сознание пробились обрывки разговора возле моей кровати.

— Анализы подтвердили, что у доктора Падлевского чума. Во время вскрытия тела доктора Шрейбера он порезал скальпелем палец, но не предпринял достаточных мер и сейчас настолько ослабел, что нам пришлось перенести его на руках в палату, где раньше лежал доктор Шрейбер. Его состояние крайне тяжелое.

— А как вы оцениваете состояние Иконникова? Он уже длительное время не приходит в сознание.

— Критическое. Налицо бубонная чума. Есть предпосылки, что она перерастет в чумную пневмонию, и тогда можно надеяться только на чудо. Но пока подмышечные бубоны не достигли больших размеров…

Внезапно разговор заглушил шум оркестра, где на инструментах играли шимпанзе, а роль тамбурмажора исполняла обезьяна Марта. Она была чрезвычайно весела, строила смешные рожицы и ловко управлялась с громадным жезлом, на самом конце которого висели конские хвосты с бирками «Булан», «Северный», «Ласковый», «Бурка», «Трезор». В основном это были имена лошадей, которые прошли через руки доктора Шрейбера за время моей работы здесь, но ведь Трезор был собакой!

Тут я разглядел среди лошадиных хвостов собачий хвост. Неожиданно веселый оркестр оказался на первом этаже, возле топок крематория, и с новой силой заиграл туш, словно готовился выход цирковых артистов. Вместо них я увидел на лабораторном столе изрезанное обнаженное желтое тело доктора Шрейбера. На незашитые после вскрытия чудовищные раны невозможно было смотреть. Сквозь несмолкающую музыку пробился безучастный голос: «…верхняя доля правого легкого занята сплошным пневмоническим фокусом[20] красно-серого цвета… Левое легкое отечно… Селезенка буро-красного цвета, увеличена в два раза… Кожа и склеры глаз желтушно окрашены». Вдруг здесь оказался Илья Петрович в плотно облегающей черной одежде, открыл топку, где грозно гудело жаркое пламя, и приготовился отправить туда тело несчастного доктора.

— Зачем так?! — не выдержав, воспротивился я. — Надо тело обмыть, надеть мундир…

— А с нами как поступали? — возмутилась обезьяна Марта. — Его хоть не варят перед сожжением.

— Молчать! Каждому свое! — заорал на нее неожиданно появившийся мрачный химик Сиволапцев, затянутый в полосатый костюм. — Иконников должен знать, что его вскоре ожидает, ни больше ни меньше!

Обезьяна испуганно попятилась и спряталась среди оркестрантов, смешавшихся в кучу и начавших играть невпопад, создавая какофонию.

— Канкан! — заорал Сиволапцев, который, по всей видимости, был здесь главным, так как его все безропотно слушались.

И грянул веселый канкан.

Тут же, перед топкой крематория, в нарядах артисток варьете выскочили женщины, работающие в лаборатории, которые ни по возрасту, ни по сложению в такие танцовщицы не годились. Среди них была седенькая, очкастая библиотекарша, скрипевшая суставами, когда высоко поднимала ногу; почти квадратная толстуха повариха со своей помощницей, длинной, как каланча, нескладной, угловатой девицей Дуняхой, которая старалась вовсю, вскидывая голенастые, худючие, как у страуса, ноги; и… меня бросило в пот — Лизонька! Она усердно отплясывала, подобно остальным, с приклеенной искусственной улыбкой.

— Лиза! Лизонька! Что вы здесь делаете?! — пытался я до нее докричаться, но она продолжала танцевать, порой скользя по мне безучастным, невидящим взглядом.

— Хватит! — смилостивился Сиволапцев, сидя на верблюде, и хлопнул в ладоши.

Позади него радостно захлопали, завизжали обезьяны, и артистки ринулись к двери.

— Лизонька! — крикнул я и попытался ее догнать, но неведомая сила не дала мне сдвинуться с места.

— Зачем тебе это? — поинтересовался Сиволапцев, ехидно улыбаясь. — Она принадлежит миру живых, а ты — миру мертвых, между вами пропасть!

— Снова пропасть! — закричал я. — Я не мертвый, я — живой!

— Он тоже в это не верил, а сейчас уже и не возражает. — Сиволапцев махнул рукой, и Илья Петрович ловко задвинул носилки с телом доктора Шрейбера в огненное горнило, сразу захлопнув за ними дверцу.

— Через час сорок от вашего доктора останется кучка пепла. Был хороший человек, мечтал прославить свое имя научными открытиями, а прославился, да и то на незначительный срок, своей смертью. Спрашивается, зачем ему надо было постоянно корпеть на работе, в библиотеках, когда все его научные труды оказались ничто, прах? Ведь у него было приличное состояние, имение, разделенная любовь с красавицей Катенькой, на которой он собирался жениться в скором времени, и всем этим он пожертвовал ради чего?!

— Вы не правы! Михаил Федорович очень много сделал, его статьи, научные труды… — бросился я защищать доктора. — Позвольте, по какому праву вы здесь командуете? Думаете, я вас не узнал? Вы химик-недоучка Николай Сиволапцев!

— Не важно, каким именем себя называть, главное, кто ты есть… Я — бес желаний! — гордо заявил мужчина, и мне осталось лишь саркастически рассмеяться.

— Хорошо, что вы не назвались Богом! — не удержался я от колкости.

— А какая тебе разница, если чудесным спасением ты будешь обязан мне, а не ему? — рассмеялся мужчина.

«Выходит, мои детские страхи имели основания, и попович Мишка не ошибся, разглядев в нем беса. Ничем не примечательная внешность, не выделяющаяся в толпе, — и вдруг бес?! Ужасно, что с ним была моя Лизонька, не зная, какой страшной опасности подвергается».

— Илья Петрович, хорошо, голубчик, что сюда зашли, — послышался голос Берестенева. — Временно приостанавливаем все научные работы и начинаем наводить порядок. Помещение, где трудился доктор Шрейбер — царство ему небесное! — канцелярию, библиотеку, прилегающие коридоры продезинфицировать гликоформоловым аппаратом Лингнера[21], а затем оросить из гидропульта раствором сулемы. Деревянную и железную мебель обмыть мыльно-карболовым раствором, мягкую сжечь. Лишний хлам, старые халаты и обувь из заразной лаборатории — сжечь. Да вы и сами прекрасно знаете, как и что надо делать, к сожалению, не впервой. — Послышался тяжкий вздох.