Читать книгу "Тенеграф - Кшиштоф Пискорский"

– Наконец они начали. Но сразу же на лицах зевак появилось разочарование, да еще какое: для такого разочарования, полагаю, пригодилось бы специальное слово на нашем языке. Понимаешь, ровнехонько как если б мы полагали, что случится нечто кровавое, а тем временем не произошло бы вообще ничего. Пьяница взойдет на край крыши, покачнется, а зеваки уже предвкушают зрелище, из-за которого побегут по спине мурашки, уже ждешь ты эти мурашки – и тут пьяница отступает. Вот именно такие лица у нас у всех и были, когда Хольбранвер втянул в зал не голый труп, а всего лишь некую деревянную конструкцию. Но не запустил ее, а что-то говорил о тенях, а ты знаешь, что я во всем этом особо не разбираюсь. Только то и знаю, что однажды читал у Альрестеля.

– И что он говорил?

– Говоря самым общим образом, он похвалялся, будто нашел способ записывать на стеклянных плитках тенеграфы, образы тени, при помощи каких-то чувствительных солей, ртути и серебра. Потом он сказал, что впервые покажет публично тенеграф человека, да не какого-нибудь, а тенеграф самого владыки. Предупредил при этом, что вид этот фраппирует и будет не совсем понятным. И все же это не подготовило людей к тому, что они увидели. Кто-то приоткрыл одно окно, в комнату ворвался сноп света, а Хольбранвер умело направил его зеркалом прямо в тыл своей машины. И на полотне, которое он развесил на стене, показался образ.

Последние слова Д’Ларно прошептал, так что Камине пришлось придвинуться ближе.

– Скажу тебе, ничего подобного человеческий глаз еще не видывал! Фигура была сияющей, стройной, четырехрукой, со сверкающим ореолом вокруг головы, и настолько была она нерукотворно прекрасной, что все вздохнули. Лицо такое доброе, такое понимающее, взгляд такой, что несколько человек тут же сомлели, профессора же онемели, потому что даже фигуры святых на витражах базилики, в тени коих стоят коленопреклоненно грешники, чтобы очиститься от грехов, не обладают таким великолепием. Скажу тебе, тенеграф нашего властителя стал самым чудесным образом, какой я видывал в своей жизни, даже если оказался он совершенно несхож с оригиналом. Когда Хольбранвер наконец отодвинул зеркало и картина исчезла, люд просто взвыл от отчаяния. Ученые принялись дискутировать, мол, что оное зрелище могло бы значить. Кто-то крикнул «ересь», поскольку набожные ханжи настаивают, что тень – всегда противоположность ее хозяина, она злая искаженная и ее любой ценой должно избегать. И как то, что мы увидели, могло быть противоположностью владыки? Отчего невооруженным глазом не видно было в тени его столь чудесного образа, какой становится виден лишь в стекле тенеграфа? Но прежде чем они успели рассориться вдрызг, кто-то сверху крикнул, чтобы вновь показали чудесный образ. Люди принялись трясти барьер, топать и кричать. А поскольку внизу никто их не слушал, то злость нарастала. Они принялись так неистовствовать, так топали, что балкон провалился, толпа рассыпалась по залу, причем большинство побежали к машине. Хольбранвера скоренько из всего этого вытащил сам ректор. Почти чудом удалось им спасти стеклянную пластину с тенеграфом, поскольку машину люди растоптали полностью.

– И что дальше?

– А дальше – все. Толпа перевернула все в зале вверх дном, но жаки, те самые, что раньше продавали места, привели стражу, с помощью которой выбили простецов и вышвырнули их за ворота. Я сам получил палкой поперек спины. Хольбранвер растворился в воздухе, но о том необычном образе, полагаю, знает уже каждый житель Серивы, если он не глух с детства.

– Я не знал.

– Потому что мало ты среди людей крутишься.

Говоря это, Д’Ларно допил вино Камины. Тот вздохнул и пошел за двумя новыми стаканами. Когда сел с ними подле художника, взглянул беспокойно на дверь, а потом произнес тихо:

– Поздно уже, а Арахона нет.

– Как видно, есть у него дела.

– Это было бы весьма кстати, – Камина потер седую щетину на подбордке. – Я ведь здесь сижу лишь затем, чтобы кое-что ему предложить.

– Ты ранишь меня в сердце, дружище, так ты здесь по делам? Не из любви к старому другу Д’Ларно? И какое же дело печатника требует острой стали?

– Я хотел…

И в этот момент отворились двери, впустив холодный ветер. В таверну вошла темноволосая девка, чьи лучшие времена остались десять лет и два пуда назад. Быстро поняла она, что много тут нынче не заработает. К Эльхандро и Д’Ларно даже не подходила, поскольку первый обладал внешностью сурового монаха, а у второго, хотя он наверняка был бы не против ею воспользоваться, карманы были пусты, как у беднейшего жака, и все шлюхи в квартале это знали.

Женщина минутку покружила между другими посетителями, а обильный зад ее выписывал в пространстве корчмы спирали и круги, и Д’Ларно всматривался в них, время от времени смачивая губы вином. Та же поговорила с Хорхе, приблизилась даже к старому горбатому чиновнику с бельмом на глазу, что в одиночестве пил свое вино. Но тот – уставший и чрезвычайно чем-то обеспокоенный – не обратил на нее внимания.

Наконец она ушла, а зал будто снова сделался меньше, бледнее, тусклее.

– Что ты хотел? – попытался вернуться к теме Д’Ларно.

– Неважно. Скажу лишь, что у меня встреча, которая может оказаться весьма опасной.

– И что же это за встреча?

– Я уже тебе достаточно сказал.

– Ой, Эльхандро! Я тут глотку свою не щажу, рассказывая тебе такую историю, а ты жалеешь для меня пару-другую подробностей? Только одним способом можно смыть твое презрение! Принеси-ка мне еще винца.

Раздраженный Камина поднялся, взял стаканы, которые волшебным образом опустели без его участия, и снова прошел к Хорхе. Когда вернулся, они успели еще немного поговорить, и тут дверь отворилась снова.

На этот раз сомнений не было. Среди всех людей, посещающих «Львиную Гриву», лишь кавалер Арахон Каранза Мартинез И’Грената И’Барратора умел, едва войдя, заполнить собою все помещение. Было это умение, обладали которым немногие – гранды, эклезиарх, король. Даже когда И’Барратора был один, казалось, будто шагает он в окружении целой свиты. Подобно властительным задавакам, окруженным вооруженными головорезами, которые следили, чтобы никто не наступил на тень их господина, Арахон шел неспешно, заполняя пространство тяжелым ароматом черного трубочного табака, высокой фигурой и длинным дырявым плащом.

Увидев друзей, он двинулся в их сторону, и уже спустя миг они сидели за столом втроем, а Камина принес еще один стакан.

– Ты слыхал о Хольбранвере? – начал Д’Ларно, который весьма охотно рассказал бы всю историю с самого начала.

Однако Камина прервал его жестом, обеспокоенный мрачной физиономией фехтовальщика.

– Что с тобой, Арахон? Я послал за тобой парня, но тот целый день не мог тебя отыскать. Лишь поговорил со вдовой Родрихой, а та сказала, что утром ты оставил под ее дверьми одежду, пропитанную кровью.

– Последняя работа закончилась нехорошо.

– Эта последняя работа была для Аркузона?