Читать книгу "Со мной летела бомба - Сергей Майоров"

— Завари-ка чайку, Ваня, пока я с дядей Максимом Обрезановым за жизнь побазарю.

«Дядя Максим» сидел в своем кабинете перед телевизором, равнодушно взирал на экран, где загорелый мачо делал секс с какой-то гавайкой, и чистил ногти ключом. Ключ подходил к замку зажигания его «Ауди», что стояла у райотдела. Когда я заходил, то положил ладонь на капот. Тот был теплый, из чего я сделал вывод, что Обрезанов только приехал. Но почему он приехал на полчаса раньше обычного?

Ответ появился сразу, едва я пожал ему руку.

— Вчера вечером, после твоего ухода, звонили из ГУВД. Ты никому в ближайшее время на хвост не наступал?

— Я этим занимаюсь каждый день. А с какой стороны интересовались и кто именно?

Интересовался специалист отдела кадров и начальник уголовного розыска ГУВД. Интересно. Очень интересно, с чего бы возникла необходимость интересоваться моей скромной персоной? Обрезанов знал ответ и на этот вопрос.

— Кажется, тебя решили забрать в ГУВД.

— Меня? — я нервно хохотнул. — В качестве кого? На должность старшего оперативного дежурного? Звание не тянет.

— Старшим опером в оперативно-разыскную часть.

Если после должности старшего оперуполномоченного уголовного розыска тебе предлагают должность не начальника уголовного розыска в одном из райотделов, а опера в ОРЧ, значит, руководство ценит тебя не как перспективного сотрудника, а как пахаря. Понятно, что на земле работать кому-то нужно, но нельзя же так безапелляционно эксплуатировать возможности человека! Я, между прочим, после стольких лет работы, имею полное право выслушать вопрос: «Сергей Васильевич, у нас в ГУВД есть несколько вакантных должностей. Какую бы вы хотели занять?» Но мне никто и никогда не задаст такой вопрос. Причина тривиальна. Три с половиной года назад я вдребезги разбил «табло» сыну мэра Черногорска. Это к разговору о событиях, что бесцеремонно врываются в мою жизнь. Как человек, проведший все детство в уличных боях и заслуживший право именоваться трудным подростком, я прекрасно знаю, за что можно бить человеку морду, а за что нет. Моя бывшая жена, Татьяна, стерва добрая, но тогда я об этом еще не догадывался, во-первых, и никому не позволю ее так называть даже сейчас, во-вторых. В один из прекрасных вечеров она увела меня из дома и повела по темным улицам гулять. Мы с ней прогуливались при луне и, увлекшись беседой, не заметили, как на пути нашего следования возник светофор, красное око которого преграждало всем дорогу. Мы, конечно, не ступили бы на проезжую часть, если бы на тротуаре стоял народ в ожидании зеленого сигнала. Но время было позднее, и на улице не было ни души. Поэтому мы и не заметили, как нарушили правило дорожного движения, о печальных последствиях которого учат еще в детском саду. Я понял, как это иногда бывает опасно, лишь тогда, когда завизжали тормоза.

Прямо перед нами замер красавец «BMW», из окна которого высунулась круглая стриженая голова. Голова проорала, обращаясь почему-то не ко мне, что выглядело бы более солидно, а к жене:

— Ты че, сука, о члене задумалась?!

Я попросил водителя остановиться у обочины, чтобы спокойно объяснить, что разговаривать так с людьми, тем паче с женщинами, категорически неверный ход. Но, когда отморозок бодро выскочил из машины, я передумал. При любом раскладе выходило, что права так говорить он не имел.

Тремя ударами я сломал ему нос, выбил два зуба и отправил в состояние глубокого обморока, вызванного сотрясением мозга. Это я узнал на следующий день из диагноза, поставленного врачом больницы. В этот же день наш райотдел напоминал содом. К Петру Самойловичу, начальнику РОВД, прилетели бонзы из мэрии с требованием расправы над ментом-беспредельщиком. Петр Самойлович вызвал на ток-шоу меня, где я разъяснил всем присутствующим права и обязанности. Венцом моего выступления стало обещание проделать то же самое с самим мэром, если тот позволит обратиться к моей жене тем же образом, что и его сын. Мэр уехал в крайне возмущенном состоянии духа, а к чести Петра Самойловича, нужно заметить, что он отстоял меня. Человеку оставалось полгода до пенсии, и он знал, чем рисковал, однако достоинство мужика для него оказалось на первом месте. Вот с тех самых пор я и не слышу вопроса с предложением занять одно из вакантных мест.

И вот поступило. Это не повышение. Это — из огня да в полымя. А еще кому-то позарез нужно снять меня с поисков человека, застрелившего Тена и порезавшего Лешку. Это настолько очевидно, что становится даже неудобно за интеллект организаторов этого комикса. Зачем профессионала перекидывать с хорошо знакомой ему территории на совершенно незнакомую? Разница в зарплате — три-четыре тысячи, возраст у меня уже не тот, чтобы начинать с нуля. И, главное, зачем? И я не тот, кто поменяет шило на мыло из-за крутого названия подразделения. Детский сад, честное слово…

— А чего ты расстроился? — заметил я. — Ты меня-то спроси для начала, есть у меня желание или нет.

Обрезанов медлил с ответом, из чего я сделал вывод, что меня там никто спрашивать и не собирается. Ну, это мы посмотрим. У Максима, при всех его достоинствах, есть одна так и не выкорчеванная мною отрицательная черта характера. При возникновении на первый взгляд непреодолимых обстоятельств он опускает руки и пускает все на самотек. Отделу нужно раскрыть громкое убийство — вот это проблема! Однако он нос не вешает, потому что этим убийством занимается Загорский. А какой-то педик канцелярский позвонил — и Обрезанов в коме.

— Убийство не раскрыто. Вот в чем проблема-то! Кстати, у меня в кабинете теряет сознание от недосыпа юный Ваня. Он принес мне в клювике потрясную новость.

Я поведал шефу о результатах самостоятельно проведенной экспертизы.

— Таким образом, гражданин начальник, к десяти часам мне нужны двое оперов и Ваня. Ваня в качестве проводника, коллеги в качестве грубой мужской силы.

Гражданин начальник, как обычно, пошел навстречу. Машина и ребята будут меня ждать ровно в половине десятого.

Вернувшись, я разбудил Ваню.

Он проснулся быстро и так же резко встал.

— Никогда ни перед кем так резко не выпрямляйся, — по-отечески посоветовал я. — Позвоночник защемится, потом всю жизнь прогнутым ходить будешь.

Курсант смущенно сел.

— Вано, тебе сколько до выпуска осталось?

— Полгода.

— Куда потом думаешь двинуть?

— Не знаю. В райотдел какой-нибудь, наверное, в уголовку.

— Толковая мысль. Чай заварился? Наливай.

Я прикладывался к пахнущему терпким ароматом стакану и думал о том, что впервые за долгое время судьба подарила мне радость о ком-то думать и заботиться. Лешка и Настя. Мыслям о друге я был обязан несчастью, о девушке — судьбе. Прошедшие сутки ничего не изменили в состоянии Гольцова. Он по-прежнему находился между небом и землей. Мне было хорошо известно, что Алексей имеет отменное здоровье. Я всегда смеялся над его привычкой бегать по утрам и обливаться ледяной водой. Но бывают случаи, когда твоя судьба зависит не от крепости организма, а от вероятности того, какой стороной упадет на пол монета, брошенная той же самой судьбой.