Читать книгу "Вечный. Точка сингулярности - Сергей Будеев"

– Ты что сделал?

Шум ливня заглушал слова. Пантелеймон почти орал, он разомкнул ладони, из которых маленький водопад устремлялся в его зубастую пасть. Остатки искусственного «водохранилища» упали ему на голову и оттуда скатились под распахнутый ворот скафандра.

– Я? Я ничего не делал!

– Господи, как же хорошо получается у тебя ничего не делать! А пожрать у тебя случайно так же не получится? Все равно ведь делать ничего не надо…

* * *

– Да ты не стой, садись, как у вас говорится, в ногах правды нет. Вот на краешек, рядышком, только не прижимайся, не прижимайся.

Вечный осторожно присел на корточки, и, придерживая рукой тяжелый эфес, опустил в висящую перед ним бездну сначала правую, а потом левую ногу. Говорить ничего не хотелось. Хотелось молча, затаив дыхание сидеть и смотреть перед собой на расстилающийся под ногами первородный хаос. Такой податливо жадный, буквально ловящий на лету каждый твой шорох, кажется, готовый из штанов выпрыгнуть, лишь бы успеть высосать из тебя бит за битом всю твою скудную сущность. И такой циничный, такой безжалостный, хлестко выплевывающий обратно любую неверную, любую лживую вибрацию, нарушающую эту нулевую стадию гармонии пустоты.

– Бросить камень еще не значит развернуть реку… Да что я тебя учу, ты все это в первом классе проходил!

– Я знаю другую поговорку: «Делай что должно и будь что будет».

– Эх… Что будет… Каждый из вас это капля огромной реки, и для того, чтобы изменить ее течение, недостаточно бывает ни мудрого правителя, ни дел его, ни слов, ни мыслей. Отравили, переврали, объяснили как захотели и опять давай лупить друг друга по мордасам. За «правду», за «веру», за «свободу и демократию»… Видишь, превращаюсь в моралиста на глазах изумленной публики. А река течет… и каждая ее капля – это вы. Разум. Который все может. У которого нет ни границ, ни берегов. Ты что-нибудь слышал о вероятностном потоке? О причине, действии и следствии?

– Слышал.

– А зачем тогда пришел?

– Сам позвал.

Подобие легкой грустной улыбки тронуло светлое лицо собеседника Вечного. Он поправил льняной поясок на длиннополой рубахе и где-то в кромешной мгле, на самом краю видимости, словно сверкнуло марево зарницы, на миллионную долю мгновения осветив бездну холодным отблеском невысказанной мысли.

– Да? Ну слушай тогда еще раз. То, что вы называете судьбой, в смысле неизбежностью, это всего лишь вероятность. Она начинается с малого. С будильника, который прозвенит ровно в восемь утра. С теплой одежды, которую нужно купить до холодов. С детей, которых нужно заставлять делать то же самое, что заставляли делать вас, даже при том, что сами вы своей жизнью недовольны, а как ее изменить, не знаете. А если не заводить будильник и проснуться не потому что нужно, а потому что хочется увидеть зарю? А если не покупать пуховик, а уйти, уехать, улететь на другой материк, на другую планету? А если признать, что те, кто не успел совершить еще ваших ошибок, имеют шанс и право совершать собственные? Тем более что заставить быть умным, добрым или счастливым никого невозможно. Реке удобно течь там, где глубже. Попробуйте метнуться в сторону, и вас тут же объявят идиотом, но единицам иногда везет, и через три-четыре поколения их объявляют гениями, опередившими свое время. Это когда река, заложив огромную петлю, оказалась по другую сторону горы, лишь тогда все соглашаются с тем, что по прямой было короче. Капли изо дня в день толкают друг друга в спину и называют это жизнью. Но вот нечто бросает в русло скалу, и бурный шипящий возмущенный поток ищет новые пути, разбивается на десятки, сотни ручьев. Кто-то вырывается на поверхность, кто-то идет ко дну. Вот в этот момент каждому предоставляется реальный шанс выбрать свой путь…

Словно теплая упругая волна ударила «оттуда». Складки черного плаща парашютом отпрянули от границы миров, пытаясь оттащить своего хозяина подальше от этого опасного места. Но Сидящий на Краю не боялся, спокойствие и благодать постепенно заполняли его, словно любопытная прозрачная речная вода, нашедшая дырочку в резиновых сапогах рыбака. Казалось, пустота вот-вот примет его за своего и выплеснется на берег, тяжело подбоченясь, а потом усядется рядом, дрыгая короткими толстыми волосатыми ножками.

– И я был камнем…

– И он теперь твой камень. Умело брошенный камень. Этого у тебя не отнимешь. Но знай – река сильна и упряма. Она желает течь вниз. Это один из законов Создателя. Пройдет время, и все может вернуться в старое русло. Уж поверь опыту многих поколений. История неудач – это качели. И если новая вероятность не найдет должного и естественного продолжения… Все качнется назад, да так качнется, что мало не покажется…

Но нет. Нет у нее, у пустоты, ни своих, ни чужих. Ее единственное всепоглощающее превосходство в том, что она всегда готова… Готова на все что угодно. Вопрос только в том, Кому Угодно.

– Мало подобрать камень. Мало бросить его куда надо. Мало найти тот самый, нужный тебе ручеек, который умудрился наперекор всему двинуться вверх. Мало этого. Но думаю, ты уже готов сыграть в эту игру. Ты ведь Счастливчик?! В общем, Бог вам в помощь…

– Неужели поможешь?

– Совесть у вас есть, уважаемый? Это речевой оборот, а не публичная оферта. Твоя грядка, ты и паши. У меня вона, своего поля не пахано…

Широкий просторный рукав длиннополой рубахи махнул в сторону клокочущей черноты.

Правильная собака отличается от неправильной тем, что до тех пор, пока у нее остается хоть малейший шанс ухватить вас за штаны, она будет пыхтеть и, тихо поскуливая, молча подкапывать забор, и лишь когда до нее окончательно дойдет, что «жертва» вне досягаемости, окрестности будут наполнены злобным душераздирающим лаем. Шанс, надежда, сомнение, не суть ли это ипостась одного уровня? Тот, Кто Знает, подобными играми слов давно переболел. Пустота – это правильная собака. Наконец удостоверившись в том, что ловить ей возле «обрыва» больше нечего, она оглушила собеседников тем, что имела, – бездонной тишиной.

– Яблоки будешь грызть?

– Нет.

– Ну и дурак. От них десны укрепляются и витамины… Поверь на слово, лучше быть камнем, чем дубом.

Стройная фигура Сидящего на Краю выпрямилась, потянулась так, что звук хрустнувших позвонков вогнал Первородную Тьму в неописуемый экстаз, и, совершенно не нуждаясь в дополнительной опоре, неторопливо шагнула вперед, в ее объятия. И уже совсем глухо, словно стук колес уходящего за горизонт паровоза, откуда-то донеслось:

– Кстати, ваша легенда про то, что «Черная Сфера» – это корабль, ну просто из серии «яржунемогу». И что интересно, ваши все купились! Да и не только ваши…

* * *

– Да какая это, к чертовой матери, планета! И каким образом ты собрался отсюда взлетать? Откуда взлетать? Куда взлетать? На чем взлетать?

Слова гулко отражались от каменных стен и купола пещеры, как две капли воды похожей на Храм Веры, в котором на Светлой когда-то, может быть, уже миллион лет назад, встретились настоятель храма и его ученик. Весело потрескивающий искрами костер обдавал жаром длинную тонкую жердь с висящими на ней тушками ночных летунов, аккуратно выпотрошенных и завернутых в собственные кожистые крылья. Трое бойцов, окончательно прешедших в себя после изнурительного марш-броска по песчаным дюнам, вымокшие до нитки, но при этом пребывающие в приподнятом настроении, с подачи Пантелеймона, обсуждали окружающую их действительность и пытались строить планы на наступающий день. Да, именно день, потому что буквально через полчаса их полосканий в струях проливного дождя стали очевидны странные изменения, происходящие вокруг них. Дождь замедлился. Нет, он не ослаб, он именно замедлился, капли стали падать вниз заметно медленнее, каждую из них стало возможно рассматривать в отдельности, можно было даже, не торопясь, подойти к одной и подставить ладони, на которые эта капля опускалась, сливаясь на них со своими бесчисленными сестрами. В какой-то момент показалось, что весь мир вокруг состоял из неподвижно висящих блестящих вытянутых шариков дождя, а потом они начали дружно подниматься вверх. В темных, грозных, закрывающих горизонт тучах тут же образовалось несколько просветов, сквозь один из которых в лица обалдевших путешественников ударил слепящий оранжевый луч заходящего или, может быть, восходящего светила. Хоаххин, полностью погрузившись в себя, вспоминал детали интерьера Храма Веры, он понимал, что чем точнее он выстроит свои и чужие воспоминания, тем больше шансов получить то, о чем он так усердно думал. Потом Том, вооружившись единственным имеющимся в распоряжении команды ножом и несколькими тонкими бамбуковыми стеблями, пошел охотиться на спящих еще в отрогах грота летунов, висящих там вверх ногами. А светило, не успев закатиться, вновь высунулось из-за горизонта и, двигаясь теперь в противоположном направлении, ознаменовало, возможно, первый в этом мире рассвет.