Читать книгу "Привидения русских усадеб. И не только… - Александр Волков"

А. К. Толстой воспел заброшенную усадьбу XVIII в. в стихотворении «Старый дом» (1849):

Стоит опустелый над сонным прудом,Где ивы поникли главой,На славу Растреллием строенный дом,И герб на щите вековой.Окрестность молчит среди мертвого сна,На окнах разбитых играет луна…Сквозь окна разбитые мирно глядитНа древние стены палат;Там в рамах узорчатых чинно виситНапудренных прадедов ряд.Их пыль покрывает, и червь их грызет…Забыли потомки свой доблестный род!

По свидетельству М.Н. Макарова, относящемуся к середине XIX в., в пустых господских домах люди стали замечать фигуры умерших господ: «Они шаркают, расхаживая по дому, нюхают табак, пьют чай или кофе под полузакрытым окном, иногда грозят пальцем на старосту или приказчика… Но осмельтесь и взойдите в дом: там все тихо, все пусто; выйдите из него – и опять зашаркают, и опять видится покойный барин, который будет уже и вам грозить». Пока весь ужас ограничивается потрясанием пальца – «страшилки» о крепостниках-изуверах еще не дозрели.

В преуспевающие усадьбы тоже наведывались привидения. Их появлению способствовали не только пресловутые «суеверия» хозяев, но и патриархальный бытовой уклад, предполагающий тишину, покой, непритязательность и строгий распорядок дня – черты, которые так любят и ценят английские призраки.

Покинутая усадьба. Картина В.И. Соколова (1900-е гг.)

Один разоблачитель привидений в беседе со мной обратил внимание на полумрак усадебных домов Англии, где малое количество свечей освещало значительное пространство за счет передающих свет зеркал. Такая система освещения, по его мнению, порождала иллюзию чужого присутствия. Светлые русские дома мой собеседник считал неподходящим местом для призраков. Но на протяжении большей части XIX в. дома в русских усадьбах освещались исключительно свечами, а появившиеся в 1880-х гг. керосиновые лампы вызвали настоящую революцию в быту и были отвергнуты многими стариками. Это касалось и городских дворцов. «Из литературы в нашем сознании запечатлелся блеск светского бала XVIII—XIX вв., – пишет в своих воспоминаниях Б.С. Сапунов. – По современным представлениям, на них царил полумрак, ибо осветить зал десятками свечей (по современным медицинским нормам) невозможно»[18]. Ну а зеркала у нас были традиционным средством для контакта с потусторонним миром – средством, которым англичане почти не пользовались.

Разоблачитель предъявлял еще одну претензию к английским духовидцам – алкоголь, употребляемый на сон грядущий. Но и русские помещики были охочи до сытного ужина, по содержанию ничем не уступавшего обеду. Сапунов пытался отучить стариков от вредной с медицинской точки зрения привычки, а те отвечали: «На голодный желудок спать – черти приснятся». Видно, они судили о призраках с иных позиций.

Отмена крепостного права нанесла сокрушительный удар по старой русской культуре. Начался второй этап упадка загородных усадеб. «Некогда было думать об усадьбах, где жили деды, где выросли последние владельцы крепостных, – писал барон Н.Н. Врангель. – Их потревоженные тени бродили по пустым комнатам, откуда выносили мебель, где ломали стены скупщики – купцы ».

Хозяин умер, дом забит,Цветет на стеклах купорос,Сарай крапивою зарос,Варок, давно пустой, раскрыт,И по хлевам чадит навоз…

Автор этих строк Бунин еще застал то время, когда в провинциальных усадебках рассказывали детям о темных и нечистых силах, сущих в мире, и о сродных им покойниках. Слушая взрослых, Ваня приобретал «неприятные и недоуменные впечатления, боязнь темных комнат, чердака, глухих ночных часов, чертей» и бродящих по дому привидений. В этой обстановке сформировался будущий гений певца разоренных дворянских гнезд: «Как передать те чувства, что испытываешь в такие минуты, когда как бы воровски, кощунственно заглядываешь в старый, пустой дом, в безмолвное и таинственное святилище его давней, исчезнувшей жизни! А сад за домом был, конечно, наполовину вырублен, хотя все еще красовалось в нем много вековых лип, кленов, серебристых итальянских тополей, берез и дубов, одиноко и безмолвно доживавших в этом забытом саду свои долгие годы… Как отрешалась тогда душа от жизни, с какой грустной и благой мудростью, точно из какой-то неземной дали, глядела она на нее…» («Жизнь Арсеньева»).

Развалины дома. Картина Л.М. Васнецова (1900-е гг.)

В конце XIX в. вновь пробудился интерес к английской усадьбе, коему мы обязаны рассказом Андреева. Инициаторами выступили предприимчивые дворяне – те, что, по выражению Врангеля, «пустились в спекуляции, занялись устройством заводов, канареек или разведением зайцев», а также новые хозяева жизни – разбогатевшие купцы и банкиры. Они не только разрушали памятники и вырубали старинные сады, но и возводили в своих резиденциях псевдоготические замки и модерновые особняки. «Русскому помещику, – пишет М.В. Нащокина, – сидевшему в своем “замке” посреди рязанских, тамбовских или владимирских лугов и перелесков, вероятно, приятно было воображать себя английским лордом или французским графом, а свой замок – надежным родовым гнездом, возведенным еще в Средние века. Такое пространственное и временное преображение, видимо, не только тешило самолюбие, но и давало реальную пищу воображению»[19].

Воображение редко находило выход, ведь в плане творчества эти преуспевающие господа были довольно бездарны. Зато воображение мистиков Серебряного века работало на полную мощь. При этом многие из них, по едкому замечанию Бунина, сельской жизни не знали совсем. Один поэт разбирал на ходу «колосья пшена», другой (Бальмонт) восхищался цветением подорожника, третий (Н.С. Гумилев) вещал об усадьбе с «косыми двухэтажными домами» и находившимися тут же ригой и скотным двором и рисовал черными красками помещиков, которые мучают своих дочерей, невольно вынуждая их «стать русалками», то есть утопиться в речке или пруду. Увы, даже Чехов не был безгрешен, описывая тесно примыкающий к дому сад – сплошь из вишен, якобы аристократичного Гаева, восторженную «парижанку» Раневскую и ее истеричную дочь.

Новыми усадебными призраками, то есть тиранами и их жертвами, мы обязаны передовым литераторам, выполнявшим определенный социальный заказ. Писали ли они о духах как объективном явлении или считали общение с ними следствием больного воображения и психической неустойчивости героев, в любом случае акцент делался на «вырождении дворянства, исторической бесперспективности прежней, дворянской культуры»[20].