Читать книгу "До и после политики - Александр Щипков"

И, конечно же, семья. Семья есть ядро социальной системы и образец нравственного согласия. Её необходимо охранять.

И ещё одна чрезвычайно важная задача социальной корректности – преодоление в обществе раскола, вызванного историческими причинами. Это означает необходимость примирить белых, красных и всех остальных. В последние десятилетия мы и так лишили страну права на любую историческую преемственность, будь то преемственность советская, дореволюционная или религиозная. Обществу надо вернуть право на историю. Нам нужен консенсус по поводу собственной истории. Мы должны знать, кто мы такие. Социальная корректность также позволит преодолеть разногласия на этом пути. У нас должно быть единое прошлое, если мы хотим иметь единое будущее.

Утверждение взаимного доверия (солидарности), семейные ценности, право на единую историю и должны стать нашей положительной повесткой дня.

Сегодня у нас, христиан, есть очень высокие шансы изменить ситуацию в стране, повернув общество лицом к традиционным ценностям.

Амнистия

В 1983 году, вернувшись из лагеря, мама рассказала необычную историю из её зековской жизни.

«Мы возвращались колонной из рабочей зоны в жилую через посёлок Горный со второй смены. Полторы тысячи зечек. Стояла зима 1982 года. Девять часов вечера. Перед жилой зоной нас остановили на обычный шмон. Неожиданно задул очень сильный ветер и послышался гул, земля шаталась. Из-за сопок начал подниматься светлый диск – серебристое зарево. Диск поднимался и освещал всё вокруг – сопки, зону, посёлок. Стало абсолютно светло, как днём. Светлый диск заполнил половину небосвода. Это было так страшно, что все оцепенели. И зечки, и конвой, и собаки. Стояли не шелохнувшись. Как заворожённые. Это явление длилось около часа. Диск начал опускаться и как бы растворяться. Снова наступила темнота. Ветер стих. Гул стих. Шмон отменили. Всех быстро провели в зону. Женщины решили, что это знак – скоро будет амнистия».

Консерватизм как противоядие от фашизма

Консервативный поворот, который наблюдается сегодня в российской власти, закономерен и неизбежен. В истории любой страны можно найти периоды разбрасывания и собирания камней. Обычно это связано с какими-либо историческими переходами, общественными изменениями. Но в России 1990-х произошло нечто иное. Вместо преодоления исторических разрывов и перекосов советского времени мы получили сильнейшую дезинтеграцию и деградацию общества: страна едва не потеряла управляемость и не лишилась суверенитета. Процессы распада зашли далеко. «Разбрасывание камней» превратилось в идеологический суррогат, на его основе в обществе сформировалась негативная идентичность. А это уже системный сбой социального организма. Сегодня посредством консерватизма общество и государство восстанавливает свой иммунитет – основу всякого здорового организма.

На примере Украины мы видим, как отсутствие такого иммунитета толкает общества к пещерным идеям, нацизму, гражданской войне и крови. Сегодня наша страна вынуждена ускорять движение по консервативному пути, чтобы не оказаться перед теми же угрозами. Здоровый консерватизм – лучшее противоядие от фашизма.

Консервативный поворот российской власти – необходимая социальная терапия. И он может иметь только позитивные последствия. Но лишь при условии, что эта линия будет проводиться последовательно и достаточно быстро. Любое лечение помогает, если проводится вовремя и доводится до конца.

Конечно, не всё пока проходит гладко, как хотелось бы. Во-первых, внутри правящего класса и вокруг него существуют разные группы с разными интересами. И если подавляющая часть общества осознаёт необходимость консервативного курса, то в «высших эшелонах» всё не так просто. Но невозможно идти против течения. Время для консолидации в обществе и в элитах ограничено: страна стоит перед серьёзнейшими историческими вызовами.

Актуальным в российской и глобальной повестке дня для консерватизма является поиск новых форм для старой идентичности. Не годится ни разрыв с ней, ни антикварное поклонение отжившим институтам. Например, Европе как воздух необходимо возвращение к христианским ценностям, новая христианизация общества. Но это отнюдь не означает возврата к средневековым элементам теократии. Светское государство остается светским. Речь именно о ценностях. Почему? Потому что это основа собственной идентичности, отказываясь от которой, Европа перестаёт быть собой. Перед Россией стоит в сущности та же проблема. Наша задача – быть впереди, а не в хвосте этого процесса.

Потенциал консерватизма как политической идеологии с точки зрения выполнения типичных для идеологии задач (мобилизации общества, консолидации элиты, выработки стратегии развития, диалога с внешним миром) очень высок. И причина в том, что именно консерватизм как наиболее универсальная и интегральная идеология способен выполнять все эти задачи одновременно. Никакой другой идеологии это не под силу.

Здесь очень важно понимать следующий момент. Подлинный консерватизм – отнюдь не «крайнее» или радикальное направление мысли, как иногда ошибочно говорят о нём. Напротив, это самая политически трезвая позиция. Консерватизм – наименее фанатичное направление политической мысли, поскольку он никогда не ставит часть выше целого, какую-либо одну идею – над всем интеллектуальным опытом нации.

На уровне политического пиара и в ходе геополитических баталий консервативные установки нередко подвергаются критике. Но надо понимать, что на самом деле в западном мире считаются лишь с теми и уважают только тех, кто способен защищать свои ценности, свой путь и свою историческую миссию. Хотя бы потому, что такая страна является предсказуемой и договороспособной и может быть долговременным и надёжным партнером. Это должно касаться отнюдь не только газовых поставок. Ну, а негативная риторика вызвана международной политической конкуренцией, которую никто не отменял.

На самом деле национальное самоопределение и суверенитет и есть основа подлинного, а не придуманного европеизма. Не случайно в самой Европе «европеизмом» является самостоятельность, а не подражательство. Подражание – удел отсталых и слабых.

Мариуполь

«Это была Страстная Пятница. Я садился на станции “Смоленск” в проходящий поезд “Мариуполь – Ленинград”. Состав с буквами “СССР” на вагонах тронулся на север. Запах угля и дыма проникал во все щели окон общего вагона, прицепленного первым за паровозом, и напоминал запах ладана».

Этой фразой начинается моя книга «Религиозное измерение журналистики».

Всё моё смоленское детство я ездил на каникулы к бабушке в Ленинград поездом «Мариуполь – Ленинград». Это были два волшебных слова. Мягких, тягучих, как тихая песня… В её звуках слышались таинственные имена: кто эти неведомые Мария и Елена, эти Поль и Град? Я, восьмилетний, втискивался в общий вагон, горячий и душный, пропахший снедью и до отказа заполненный пассажирами. Мариупольцы удивлялись, как такой маленький путешествует один без родителей, угощали огурцами и синеватыми куриными яйцами, которые нужно было окунать в спичечный коробок с солью. А ночью, когда свет был потушен, лёжа на третьей полке, я вслушивался в южный говор, в исповедальное воркование о дочерях и внуках, о зарплате и урожае, о заводах, недоплаченных ночных сменах и путёвках…