Читать книгу "Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов"

– Я вот что уяснил, – помолчав немного, сказал Сергей. – Помнишь, мы в детстве говорили: двое дерутся – третий не лезь. И нам не надо было соваться. «Духи», они на своей земле, каждый камень знают. Для гор они лучше приспособлены. Ужалят – отскочат. А у нас сапоги пудовые, роба зимой и летом колом. Счастье, если командир толковый. Те, что постарше – комбат, скажем, – от него солдату ни жарко, ни холодно. Попадет служака, положит десяток и пойдет по трупам вверх. У нас ротой Илья Зарубин командовал. Повезло, можно сказать. Сейчас в академии в Москве. Но дураков хватало. К невеселым мыслям я там приходил. Когда замполита послушаешь, вроде все правильно делаем. А приглядишься: ну, не знаю. Хорошо, наверное, тем кто отключаться умеет. Взял, скажем, и отключил голову той же анашой. Тяжело все время быть на взводе.

– А куда командиры осмотрели? Ты-то не пробовал?

– Нет…

– А как афганцы к нам относятся?

– По-разному. Смотрят на тебя, зубы скалят. Отвернешься, могут нож всадить. Днем торговец, ночью – «дух». Что у него на уме, не поймешь. Чужие мы для них, шурави. Их армия без нашей поддержки ни шагу. Говорят, не будет вашего взвода – не пойдем. Некоторые прямо заявляют: в горах больше платят. Набирают их знаешь как? Облавой. Не хотят они воевать, разбегаются. Но много и тех, кто за революцию. Для тех выбора нет: или пан, или пропал.

– Серега, скажи, страшно было? – выждав минуту, спросил Петр. – Только честно. Я вот помню, с парашютом первый раз прыгал, ноги ходуном, пульс под двести.

– Поначалу. Скажем, дает сержант мину итальянскую, вот, говорит, мина, вот детонатор. Каждый поставьте по мине, а я покурю. Руки дрожали. Или идешь в колонне, нас шесть раз с одного места на другое перебрасывали. Одно дело под броней, ну а если под брезентом? В любой момент могут садануть: откуда – неизвестно. Потом привыкли. Человек, он ко всему привыкает, мало того, уже к себе как к постороннему начинаешь относиться. Одна мысль: выжить. Смотришь: жасмин зацвел, дома весна, на Барабе парочки гуляют, а ты как проклятый. Злость берет. Сидишь на точке, кругом минные поля. Выскочит коза на них – рванет. А потом по ночам шакалы собираются. Вой, шакалья свадьба. Бросишь пару мин – вроде разбегутся, а потом снова. Но и к этому привыкаешь. Зато по-настоящему поймешь цену всему, что оставил на гражданке. В Кандагаре были, это на юге, месяц недалеко от Джелалабада стояли. Рядом граница с Пакистаном. Самое зеленое место в стране. Потом опять поближе к Кабулу перебросили. И отношение друг к другу уже другое было. Нам старлей Зарубин не говорил: тот-то пойдет со мной. Он спрашивал: «Кто пойдет? И кого я возьму с собой, чтоб уж наверняка. Я за них, они за меня». И попробуй вильни!

– Ну а как со «стариками»? Мозги вправляли? У меня бортоператором вчерашний солдатик летает. Он мне порассказал – жуть берет. Неужели правда?

– Везде по-разному. Там ведь как: я с этого начинал, и ты давай с этого. Был и у меня случай. Если б не Колька, потоптали бы. Ну и Бараба помогла – кое-чему научила.

А с Русяевым Колькой их сблизило то, что один детдомовский, другой интернатский, считай, два сапога пара. По-настоящему подружились, когда после «учебки» прибыли в часть. Вечером в каптерке старослужащие устроили «дискотеку». Заставили молодых петь и плясать. Колька спел что-то, он это умел.

– А теперь пляши, – потребовал квадратный, как шкаф, рыжий детина.

Колька наотрез отказался.

– Ребята, а может, вы сами покажете нам, как у вас пляшут, – миролюбиво попросил Сергей. – Я вот, например, не умею. – Он хотел отвлечь внимание от Русяева и, если удастся, то все перевести в шутку.

– Сплясать? Сейчас покажем, – пообещал ему рыжий.

С дураковатой блудливой улыбкой он вышел на середину каптерки, раскинул в стороны руки, присел и, прихлопывая в ладоши, развернулся и, сделав вид, что падает, ребром ладони врезал Сергею по шее. Очнулся тот под дикое ржание на полу, с чугунной головой.

– Может, еще вальсок станцевать? – учтиво спросил рыжий.

Все вокруг продолжали ржать, и тогда Сергей, облизнув вмиг пересохшие губы, сделал с рыжим то, что когда-то на Барабе с Ахметом: зацепил ему пятку и другой ногой ударил в колено. Рыжий рухнул, как мешок с дерьмом, и выстелился во всю каптерку.

Два дня Сергея никто не трогал, но своим битым нутром он чувствовал: даром ему это не пройдет – выбирают удобный момент.

И выбрали. После отбоя, он уже спал, его будто толкнули. Возле кровати стояли белые тени. Он рывком сел на кровати и тут же инстинктивно уклонился от кулака. Удар пришелся в стенку. Раздался вопль, Сергей подтянул ноги к подбородку и с силой отбросил того, кто стоял напротив. Обретя плоть, тень вылетела в проход. Сергей схватил стоявшую у изголовья табуретку, подскочил к стене, нажал выключатель.

– Кому жить надоело, подходи, – выдохнул он, щурясь от света.

Рядом с ним, спрыгнув с кровати, встал Колька.

С рыжим они помирились, но уже в Афганистане. Тот каким-то образом узнал, что Сергей занимался карате, и попросил показать несколько приемов. Он оказался последним, кого Сергей видел из роты там, в Афгане. После обстрела колонны пуля попала Сергею в плечо, и Шмыгин, это был он, оказавшись рядом, потащил его в гору, полумертвого, на тех самых ногах, по которым он когда-то ударил сапогом, к санитарной «вертушке». Да, всего не расскажешь… Впрочем, он не был уверен, что его выслушают с пониманием, – так спокойнее всем. Что-то вроде группового сговора. Нет, та война совсем не походила на то, что время от времени показывали в программе «Время». Разве передашь словами, что испытал он, лежа в канаве и вжавшись в песок, когда впереди, за горящим «наливняком», горел живьем Лexa Мамушкин из Минска, которого они меж собой называли Бульбой. Он кричал: «Мама!» Но слышалось лишь нечеловеческое: «А-а-а!» Или как потом, завернув его в брезент, мчались в госпиталь, как потом еще долго преследовал запах горелого мяса. Он представил: дома, получив похоронку, вот так же закричала его мать. И долго еще будет кричать. Зачем все это было, во имя чего? Он и сам не знал. Сейчас ему хотелось одного: скорее забыть, вычеркнуть из памяти эти полтора года.

Из-за темного хребта вот-вот должна была выползти луна, и Сергею казалось: в той стороне, над лесом, занимался огромный костер. Но огонь от него был холодным и мертвым, как в казарме от «летучей мыши». Набирая силу, он поднимался, расползался во все стороны, и вот уже свет попал в сеновал, высветил слежавшееся сено, сухую сучковатую стропилу, худые бока потемневшего от времени дранья, которым была покрыта крыша, ноги спящего брата.

Подняли их как по тревоге. Было еще темно, чуть выше над лесом стояла серая, словно недозревшая дыня, луна, за крышей дома, за огородом, охватив полукругом поселок, от реки наползал туман.

– Вы что, дрыхнуть сюда приехали? – застегивая около забора ширинку, ворчал Алексей Евсеевич. – А ну, поднимайтесь. Все уже в сборе, ехать надо.

Сергей толкнул брата. Тот обалдело глянул куда-то мимо, закрыл глаза и перевернулся на бок.