Читать книгу "Днепр - солдатская река - Сергей Михеенков"

– Спасибо тебе. Не надо поворачивать.

– Мне ничего не стоит, а тебе… – И она кивнула на его палку, которую он пристроил возле двери.

Он сунул ей банку рыбных консервов. Но она отстранила его руку:

– Я не голодаю. Пайка хватает. А там, куда ты сейчас пойдёшь, этому гостинцу ой как рады будут. Так что счастливо тебе, лейтенант, повстречать живыми и здоровыми всех, кого ты решил тут навестить.

– Спасибо и тебе, сестра.

Она улыбнулась ему тёплой мягкой улыбкой тоскующей одинокой женщины.

– Если что, запомни, я по этому маршруту мотаюсь почти каждый день. Примерно в это время. Или ты уже на Юхнов не поедешь?

– Побуду здесь денька два и поеду. Дом-то мой там. – И он махнул на запад. – Так что, если увидишь меня на дороге, подбери.

– Обязательно. Как тебя зовут-то, лейтенант?

– Александром.

– А меня Надей. – И не в силах преодолеть своего женского любопытства, спросила: – А здесь-то кого решил навестить?

– Дочь! – ответил он и засмеялся, освобожденно радуясь своему решению. – Дочь и невесту!

– Невесту? Может, жену?

– Нет, невесту.

– Чудно, – сказала Надя, глядя на Воронцова через распахнутую дверь. – Чудной ты парень, лейтенант. Дочь есть, а жены нет. Умерла, что ли?

– Погибла. А сестра её воспитывает нашу дочь.

– Понятно. Сестра-то старшая или младшая?

– Младшая.

– Красивая?

– Красивая. Теперь она и есть моя невеста.

– Жениться-то не собираешься?

– Как повезёт! – засмеялся он. – Может, и женюсь!

– Ох, чудной!.. – И Надя захлопнула дверь и со скрежетом включила передачу.

Он перекинул через плечо вещмешок. Поправил полевую сумку. Пистолет переложил в карман шинели.

Шёл он быстро, почти не чувствуя не то что боли, а и самих ног. Как же он мог проехать мимо? Как же он додумался до такого? Тихая радость какой-то новой, счастливой силой наполняла его, возвращала всё то, что, казалось, уже навсегда потеряно, давала надежду на то, что, казалось, уже не придёт никогда.

Андреенки лежали вправо, станция влево. Разъезд был изрыт окопами. Землянку, видать, разобрали на дрова. Из полузасыпанной ямы торчали обломки жердей. Бруствер усыпан позеленевшими гильзами. Здесь, видимо, работал немецкий МГ. Да, подумал Воронцов, неохотно они оставляют свои позиции. Вот и этот разъезд, по всему видать, держали до последнего. Он поддал ногой каску с рунами СС. Лес на восток был сведён метров на сто. Дорога как на ладони. Идеальная позиция для пулемёта. Немного в стороне неровный холмик с повалившимся или выдернутым и брошенным берёзовым крестом. Воронцов сразу догадался, что это за холмик и как он появился здесь. И эта эсэсовская каска, видимо, с креста. Вот и доказательство того, что немцы держали разъезд до последнего. И даже успели похоронить своих.

Село Андреенки разлеглось тремя улицами по берегам двух речушек, сливающихся в одну. В середине села деревянный мост на надёжных толстых сваях, с бревенчатым настилом и продольными досками по колеям. Такие строили немцы. На мосту играли ребятишки. Старшему лет шесть. Он вскинул голову и, увидев незнакомого человека в военной форме, спросил:

– Дядя, ты чей папка?

Воронцов остановился, спросил дорогу на Прудки.

– Пойдёмте, дядя, укажем! – И ребятишки, бросив свои игрушки – несколько гильз от ПТР и обрывок металлической пулемётной ленты, побежали вперёд.

Изредка то один, то другой оглядывались на Воронцова, смотрели восхищённо и спрашивали:

– Дядя, ты кто по званию?

– Дядя, а много ты немцев убил?

Женщина в наглухо повязанном платке, вышла на крыльцо, замерла и неподвижно стояла, провожала его пристальным взглядом.

Когда он вышел за огороды, остановился и оглянулся на село. Дворы уходили вниз, в пойму, оседая всё ниже и ниже в пожухлые осенние травы и заросли сирени и шиповника. На шиповнике рубиновыми слезами сияли, дозревая, продолговатые плоды. Низкое пологое солнце пронзало их насквозь.

До Прудков километров семь-восемь. Два часа ходу. Придёт уже затемно. Конечно, лучше бы переночевать здесь, в Андреенках, а утром, посветлу, идти в Прудки. Но ночевать здесь ему не хотелось. Может быть, именно в том доме, откуда на него смотрела женщина, квартировал кто-нибудь из сотни атамана Щербакова. Или сам Щербаков. Где-то здесь и дом Кузьмы Новикова. Да, Андреенки немцы не тронули, ни одного дома не сожгли. Всё цело. А ночевать негде. Попросишься в какой дом, а там, в семейной рамке, фотокарточка Кузьмы или другого такого же…

Воронцов ещё раз окинул взглядом андреенковские крыши и огороды и пошёл дальше.

Пуля летела вдоль ровной глади воды. Над водой медленно протягивало клочковатый туман. Пуля пронзала его и стремительно летела дальше. Такая тишина, когда замирают обе стороны, и молчат даже дежурные пулемёты, на войне редкость. Казалось, мёртвая усталость прошедших сражений и битв свалила противоборствующие армии, и теперь они спали, видя во сне своих родных и близких. А она снова царствовала над нейтральной полосой. И этой нейтралкой теперь была река. Широкая, больше километра. Какие могучие в России реки!

Глава шестая

Рота старшего лейтенанта Нелюбина подошла к Днепру ранним утром, когда октябрьская темень только-только сдвинулась и начала откочёвывать на запад, постепенно обнажая прибрежные камыши и кромку воды на песчаной косе. Ещё когда сбили в лесу последний заслон, окопавшийся у дороги с тремя пулемётами, с КП комбата по рации вышел на связь командир полка полковник Колчин и приказал:

– Дуй, Нелюбин, с ходу на ту сторону! Приказ понятен?

– Понятен, – ответил он с какой-то дурной радостью, за которую потом сам себя ругал.

Приказ-то понятен. Но как его выполнить? Легко сказать – на ту сторону. Дуй… Как будто тут уже понтоны налажены и берег на той стороне расчищен…

Но потом подумал: все приказы на войне невыполнимы. Но когда берёшься за дело, да обмозгуешь всё со своими непосредственными подчинёнными и бывалыми людьми, когда начинаешь действовать, оказывается, что, коли пошло дело в завязку, то дойдёт и до конца. А когда дойдёт до конца, то на начало не оглядывайся. Начальство мало интересует, какой ценой приказ исполнен. Главное для начальства – исполнен. А уж как и какой ценой… Это его забота. Его, командира роты. Он, да командиры взводов, вот те последние командиры во всей фронтовой иерархии, кто ещё может от напрасной гибели уберечь солдатскую жизнь. Могут-то могут. Но не всегда.

Нелюбин минут пятнадцать щупал в бинокль непроницаемую пелену тумана, надеясь ухватить там хотя бы какой-то предмет, ориентир. Но ничего, кроме вязкой сумрачной мути и бугристой воды, так и не разглядел. Взводные стояли рядом, молчали. И он сказал, не глядя им в глаза, по-прежнему не отрываясь от бинокля: