Читать книгу "Свидетельница - Алина Знаменская"

– Что вы предлагаете? – Дядя-гаишник все еще пытался сохранить напористость в своем тоне, но у него это неважно получалось.

– Ничего, – ответила Лена. – Я хочу наказать обидчиков.

Женя сидел напротив меня и смотрел на свои руки. Наверное, он вспоминал, как год назад тоже хотел наказать обидчиков Степочки.

– Но… может, мы найдем компромисс? – осторожно вклинился бизнесмен. Он был похож на брата, но выглядел более холеным, ухоженным. Все-таки в начальнике ГИБДД легко прочитывалась чрезмерность. Много ест, много пьет.

– Не знаю, – уклончиво ответила Лена. – Я хотела бы разговаривать не с вами, а с мамой Алексея.

Начальник ГИБДД отодвинулся вместе со стулом, поднялся и направился к окну. Выглянул. Наверное, в душе у него рождался бурный монолог.

– С мамой мы не очень-то общаемся, – доверительно сообщил Дядя-бизнесмен. – Она нашего третьего брата посадила, понимаете?

– Да она и сына посадит, глазом не моргнет, – мрачно предрек Дядя-гаишник. – От нее всего можно ожидать. Вы сама мать. Ну представьте, что значит – парню в шестнадцать лет попасть в колонию! Жизнь псу под хвост!

– А представьте, как парню в шестнадцать лет, вот такому парню, – Лена почти подбежала к Степочке, взяла его за плечи, – как ему жить среди таких, как ваш Леша? Как остальным детям ходить по улицам, когда там полно таких Леш?

– У которых такие добрые дяди, – вставила свое слово я.

– Да! Всемогущий дядя всегда вытащит своего племянника, даже если тот сделает из инвалида калеку! – подхватила Лена. Ей не требовалась моя помощь. Я была свидетель, и только.

Женя тоже чувствовал себя не у дел. Одному Степочке было вполне комфортно. Он таскал из толстой пачки белые листы и мелкими цветными штрихами рисовал на них цветы.

Дяди переглянулись, поднялись и двинулись к выходу.

– Я устрою вам встречу с мамой, если вы на этом настаиваете, – угрюмо пообещал начальник ГИБДД.

Это прозвучало как «я устрою вам сладкую жизнь».

– Хорошо, – спокойно отозвалась Лена. – Буду ждать вашего звонка.

Дяди ушли, в зале повисла неловкость. Я хотела выйти, чтобы оставить Лену с Женей наедине, но она меня остановила. Я углубилась в журналы.

– Лен, ты прости меня, – заговорил Женя. – Из-за меня у тебя лишние проблемы.

– Это ты меня прости, Женя, – ответила Лена. – Это у тебя из-за нас проблемы.

Женя встал и подошел к Степочке.

– Ну, мы пойдем?

– Ага. Всего доброго, – кивнула Лена.

– И вам.

Женя взял куртки – свою и сына, и они вышли. Лена подошла к столу и села. Положила голову на руки. У нее было усталое лицо.

– Ты его совсем не любишь? – спросила я.

– Я сейчас, Свет, не способна на любовь. Я всех ненавижу.

– Но… разве тебе его не жалко?

– А меня кому-нибудь жалко? – Лена тяжело вздохнула. – Хоть кто-нибудь пришел бы и сказал: «Лена, не думай ни о чем. Я сам за тебя все решу».

– Отец Кирюши был таким.

– Слава? – удивилась Лена. – С чего ты взяла?

– Помню.

– Мама считала иначе.

– А ты?

– Что теперь об этом? Разбитую чашку не склеишь…

– Ты к Кирюше сегодня пойдешь?

– Была уже.

– Как он?

– Нормально. С Лешей этим не разлей вода. Ты же Кирюшу знаешь – обнимает этого Лешу, как родного. Смотреть тошно.

– А тот?

– Тот, как меня увидит, глаза прячет. Боится. Знаешь, я понять хочу, что он чувствует? Неужели только страх за себя и ничего больше? Неужели – ничего?

Глава 4

На встречу с Лешиной мамой Лена отправилась без меня. На этой встрече присутствовали лишь трое – Лена, мама Леши и Дядя. Дядя – начальник ГИБДД. Мама второго мальчика на встречу не явилась.

– Им все равно, что будет с их ребенком, – ответила хозяйка на вопрос Лены.

Мама Леши оказалась дамой ухоженной и значительной. И квартира у нее была ничего – с евроремонтом и мягкой мебелью. Но вид мама приняла скорбный, соответствующий ситуации. Кругом – за стеклом горки с посудой, на журнальном столике, на стене – висели и стояли Лешины детские портреты. Милое детское личико. Добрый, улыбчивый мальчик.

Лена заколебалась. Ей стало жаль и эту ухоженную, но, в сущности, несчастную женщину, воспитавшую бездушного сына. И этого мальчика с фотографий, не подозревающего, что его ждет.

Дядя утопал в своем кресле и исподлобья наблюдал за гостьей. Лена не успела опуститься на предложенный стул, как Дядя огорошил ее:

– Ваша сумма.

Лена опешила от его наглости, и в ней тотчас проснулось противостояние.

– Какая еще сумма? Мы с вами разве на базаре?

Она прошла через комнату и села подальше от Дяди, у окна.

Мама подошла к ней и села поблизости. Они сидели рядом – две мамы. А Дядя оказался далеко и, утопая в своем кресле, был внизу. Ломал композицию и выглядел смешным. По крайней мере Лене так казалось.

– Вы поймите нас правильно, – заговорила Лешина мама, не теряя своего скорбного вида. – Предлагая деньги в обмен на ваше заявление, мы хотим вам помочь… Поймите, вы болеете душой за своего сына, а я – за своего. Да, я убита его поступком, я раздавлена. Но что я могу? Сын без отца растет…

Тут Дядя подскочил как мячик:

– А кто виноват, что он без отца растет? Я говорил тебе в свое время, что этим кончится! Только ты меня не слушала. Отомстить ему хотела!

Зимин побагровел, глаза налились кровью – вся сдерживаемая злость просилась наружу.

– Теперь слюни и сопли льешь! Договаривайся вот теперь! – Он потряс ладонью в сторону Лены. – Вот, унижайся!

Сказал и выкатился в другую комнату.

– Отец Леши сейчас сидит, – сказала женщина и закурила. – Но я тут ни при чем, сам добился. Пьяный он идиот. Сыну двенадцать лет было, когда это случилось. Мальчик тогда был такой нежный, податливый… Как воск – что вылепишь, то и будет. А лепить-то некому. Я взвалила на себя фирму мужа, пропадала на работе. Это теперь они забегали, всполошились, братья мужа. А где они были все эти годы? Только деньги Лешке совали, вроде как помощь. А что для мальчика дармовые деньги? Вред один…

Если бы Зимина повела себя иначе, если бы в ее тоне засквозили наглость и превосходство, Лена бы развернулась и ушла. Но женщина вызывала сочувствие. Ее рука с сигаретой нервно дрожала.

– Вы подумайте, что с ним в колонии-то будет! Сломают его там! Елена Павловна, милая, пожалейте вы нас!

И мать Леши заплакала в голос, как на похоронах.