Читать книгу "Как приручить дракона - Крессида Коуэлл"

— О горе мне, это самый несчастный день в моей жизни! Я вынужден изгнать собственного сына, — простонал Стоик.

По толпе прокатился сочувственный ропот. Племя аплодировало благородству своего Предводителя.

— Вождь не может вести такую же жизнь, как и простые соплеменники, — сказал Стоик, чуть ли не умоляюще глядя на Иккинга. — Он должен решать, что хорошо, а что плохо для Племени.

Внезапно Иккинг страшно рассердился.

— И ты хочешь, чтобы Я тебя пожалел? — крикнул он Стоику. — Что же ты за отец, если твой драгоценный Закон для тебя важнее собственного сына! И что это за дурацкое Племя, если в нем нет места обыкновенным людям!

На мгновение Стоик Обширный застыл, глядя на сына с удивлением и ужасом. Потом повернулся и побрел прочь. Племена уже разбежались с пляжа и теперь карабкались по склонам холмов, чтобы укрыться от бури под крышами Деревни, а вокруг них беспрерывно сверкали молнии.

— Я тебя убью, — прошипел Сопляк Иккингу. У него на плече грозно скалилась Огневица. — Как только нас изгонят, первым делом я тебя убью. — И он побежал вслед за остальными.

— У меня з'зу-зубик сломался, — пожаловался Беззубик. — К'ко-когда я укусил Огневицу…

Иккинг пропустил драконье хныканье мимо ушей. Вне себя от ярости, он поднял глаза к небу, а ветер пригоршнями черпал морскую воду и швырял ему в лицо.

— ВСЕГО ЛИШЬ ОДИН РАЗ, — закричал Иккинг. — Почему ты не дал мне побыть Героем ВСЕГО ОДИН РАЗ? Я не хотел ничего сверхчеловеческого, всего лишь пройти это ДУРАЦКОЕ ИСПЫТАНИЕ и стать нормальным Викингом, как все остальные.

Над головой его в черном небе равнодушно поигрывал молниями громовержец Тор.

— Хорошо же, — завизжал Иккинг. — Тогда ПОРАЗИ МЕНЯ своей дурацкой молнией. Сделай хоть что-нибудь, покажи, что ты ХОТЬ НЕМНОЖКО думаешь обо мне!

Но для Иккинга у Тора не нашлось даже самой завалящей молнии. Громовержец даже не снизошел до ответа.

Гроза удалялась в море.

11. ТОР РАЗГНЕВАН

Гроза бушевала всю ночь.

Иккинг долго не мог уснуть: ветер завывал под стенами хижины,как пятьдесят драконов, угрожающих ворваться внутрь.

— Впусти нас, впусти, — завывал ветер. — Мы голодны, страшно голодны!

Далеко-далеко, посреди бурного черного моря, шторм бушевал с такой силой, что гигантские волны потревожили сон пары ужасно древних Морских Драконов.

Первый Дракон был просто огромным, величиной примерно с высокий утес.

Но второй был ошеломляюще велик!

Это и был тот самый Монстр, о котором мы рассказывали раньше, чудовищный Зверь, закусивший римским легионом и шесть сотен лет после этою дремавший в морских глубинах. Тот самый, чей сон в последнее время стал неспокоен.

Жестокий шторм ласково, будто спящих младенцев, поднял обоих Драконов с морского дна и на горбу неописуемо громадной волны вынес их на Длинный Пляж, неподалеку от Иккинговой деревни.

Там они и остались спать, сладко посапывая, пока бешеные ветра завывали над ними, будто стая Викинговских привидений, устроивших в Валгалле шумную вечеринку. Наконец ветер выдохся, выглянуло солнце. Его лучи осветили пляж, на котором умещались Драконы и больше почти совсем ничего.

* * *

Первый Дракон был так велик, что мог навеять вам кошмарные сны.

Второй Дракон мог навеять кошмары вашим кошмарным снам.

Представьте себе зверюгу в двадцать раз больше самого крупного тираннозавра. Это скорее гора, чем живое существо, — громадная, блестящая, злобная гора. Его шкура так густо поросла раковинами, что походила на усеянный самоцветами панцирь, но на суставах и впадинах, там, где мелким ракообразным и кораллам было не за что уцепиться, был во всей красе виден его истинный цвет. Роскошный, темно-зеленый, будто цвет самого океана.

Дракон проснулся, закашлялся и отрыгнул последнее, что проглотил шестьсот с лишним лет назад, — парадный штандарт Восьмого Молниеносного Легиона, на котором всё еще храбро развевались жалкие обрывки ленточек. Дракон употребил этот штандарт вместо зубочистки — фигуркой орла на его конце было очень удобно выковыривать противные кусочки мяса, застрявшие между двадцатифутовых зубов.

* * *

Первым, кто обнаружил Драконов, был Ворчун Вонючий — он спозаранку отправился на берег, чтобы посмотреть, что осталось от его сетей после жестокого шторма.

Он бросил на пляж один-единственный взгляд и тотчас же поспешил к дому Вождя.

— У нас неприятности, — сообщил Ворчун.

— Какие еще НЕПРИЯТНОСТИ? — рявкнул Стоик Обширный.

Стоик не спал всю ночь. Он лежал, беспокойно ворочался и думал. Что он, в самом деле, за отец, если ставит драгоценный Закон выше собственного сына?! Но, с другой стороны, что это за сын, если он нарушает драгоценный Закон, соблюдению которого его отец посвятил всю свою жизнь?

К утру Стоик принял героическое решение — он отменит торжественную клятву, которую дал вчера на пляже, и не станет изгонять Иккинга и других мальчишек из Племени. «СЛАБ я духом, СЛАБ, — мрачно попрекал себя Стоик. — Вот Кальмаробраз Свирепый, не моргнув глазом, отправил бы своего сына в изгнание. А Громовопль Подагрик так просто насладился бы этим. А я-то что же? Меня самого надо изгнать из Племени, и именно это наверняка и предложит Пирамидон Остолоп».

Одним словом, Стоику и без того хватало неприятностей.

— На Длинном Пляже разлеглась пара солидных Драконов, — сообщил Ворчун.

— Скажи им, пусть проваливают, — отмахнулся Стоик

— Сам скажи, — предложил Ворчун.

Стоик поплелся на пляж. На обратном пути он был очень задумчив.

— Ну что, сказал им? — поинтересовался Ворчун.

— Не им, а ЕМУ, — ответил Стоик. — У меня на глазах более крупный Дракон сожрал более мелкого. Я не стал ему мешать. Думаю, надо созывать Военный Совет.

* * *

В то утро и Хулиганы, и Остолопы проснулись от страшного грохота Больших Барабанов, созывающих всех на Военный Совет. Эти Барабаны пускали в ход только в дни самых страшных событий.

Иккинг проснулся и вздрогнул.

Ночью он почти не спал. Беззубика, который накануне вечером заполз к нему под одеяло, нигде не было видно, постель была холодна как лед видимо, дракончик удрал довольно давно.

Иккинг торопливо натянул одежду. За ночь она высохла, но от соли задубела так, что рубашка и брюки походили на деревянный футляр. Он плохо представлял себе, что ему надо делать, потому что этим утром он должен был отправиться в изгнание.