Читать книгу "Синдром гладиатора - Петр Разуваев"

И мы проследовали. Охрана у Стрекалова была серьезная. Я сумел заметить троих молодцов, до отказа нафаршированных средствами защиты и нападения, но их наверняка было больше. Ко мне они приставать не пытались, держались в стороне, и больше обращали внимания на окружающих, чем на «подзащитных». Из чего я сделал вывод, что это все-таки охрана, а не конвой. Мой вновь обретенный ряженый шеф сидел напротив и, казалось, дремал, пристроив свой роскошный портфель на полу между ног. Чего он туда напихал, интересно?

Пассажиров в вагоне было немного, и, поддаваясь навязчивому ритму движения поезда, успокаивающему покачиванию и потряхиванию, я тоже постепенно начал расслабляться. Накопившаяся за сутки усталость дождалась, наконец, своего часа. Глаза сами собой пытались склеиться, мешало им исключительно мое чувство собственного достоинства.

Ночь я провел в лучших традициях российского плейбойства. Сбежав далеко и навсегда из отеля «Украина», я не нашел ничего лучше, чем забуриться в какой-нибудь ночной клуб и скоротать там образовавшееся «свободное время». Приблизительно в этот момент такси, на котором я умчался от любопытных милиционеров, обозленных администраторов и того кошмара, который остался в моем бывшем номере, проезжало мимо «Метелицы». Разом вспомнив замечание Виктора Викторовича насчет «дорогих телок», я сделал однозначный вывод. Раз знает — значит бывал. А что позволено Юпитеру, то для здоровья вредно быть не может. Шутки — шутками, а полчаса назад меня вполне могло разорвать в клочья. Так себе ощущение, не из самых приятных. А уж о том, что случилось с ни в чем не повинной девчонкой, я просто старался не думать, не вспоминать, забыть. Очень многих людей мне пришлось проводить навсегда, и ничего изменить я уже не мог. А жалость… Сейчас это чувство было бы инертным. Меня вела ненависть. С ней жить было намного легче. Словом, более всего мне теперь хотелось выпить. Причем так, чтобы в спарке дух-тело главным на время стало тело, а дух отключился бы напрочь. «Метелица» для такой программы годилась однозначно.

Под утро меня таки уломала какая-то длинноногая гурия, и мы уехали к ней. Домой, не домой, не знаю. На хату. В итоге я дал ей триста долларов, что-то там такое объяснив про сложности с эрекцией, и выставил погулять до полудня. Доля правды в этом была, вряд ли я смог бы удивить ее своим темпераментом. Девочке было лет двадцать, она была курноса и светла косой, а из-под загара и макияжа упрямо вылезали веснушки. А дальше несложный ассоциативный ряд… Нет, не смог бы. Девочки кровавые в глазах… Сволочь! Встречу я тебя, Вещий, обязательно встречу…

— … «Ясенево». Следующая… — Я открыл глаза. Похоже, приехали.

Дачка была по нынешним «ново-русским» понятиям довольно убогой. Ни бассейна, ни солярия, всего-то навсего два этажа, плюс цокольный. Окошечки простенькие, забор бетонный. Метра три высотой. А то, что стекла в окнах стоят пуленепробиваемые, и вся территория вокруг дома утыкана всевозможными датчиками, так этого не видит никто. Скромная, очень скромная фазенда. Главным ее достоинством, помимо серьезной охраны, по праву можно было считать роскошную сауну, обнаружившуюся ниже уровня дома. Вот ее-то мы и обживали на пару с обильно потеющим, побагровевшим от жары Стрекаловым. С момента нашей встречи прошло уже часа четыре, но за все это время мы перекинулись лишь парой общих фраз, да и те он выдавливал из себя с великим трудом. Сидел, сопел, потел. И молчал. Так и парились, в тишине и покое.

Лишь когда уселись за стол, перед тем вволю наплескавшись в обжигающе холодной воде, он начал понемногу расслабляться. Возможно, этому поспособствовала запотевшая рюмка водки, которую он хлопнул с отчаянным удовольствием.

— Ну, чего молчишь? — спросил он, задумчиво дожевывая малосольный огурчик.

— Я ведь видел, как ты по сторонам смотрел, пока сюда добирались. Думал, в какую сторону сваливать. Ну давай, говори, я же вижу, как тебя крутит. Не веришь мне? Боишься? А не подставил ли тебя Виктор Викторович, так? В очередной раз?

Я выловил вилкой маленький маринованный грибочек, погонял его по тарелке, не поднимая глаз. А ладно, альтернативы все равно нет. Пропадать, так с музыкой.

— Вы меня сюда вытащили. Лично. О том, что я приезжаю, знали только вы и… в общем, понятно. Я появляюсь в России, и вдруг оказывается, что здесь за моим скальпом стоят в очередь, причем люди, лучше меня знающие, что я буду делать, где, когда. Забавно, да? Вам, лично вам, я верю. Но после всей этой корриды… Вы-то, сами, ничего сказать мне не хотите? В чем дело? Что происходит? Почему на меня в этой стране каждая собака оглядывается?

Он налил еще раз. Не чокаясь, выпил. Крякнул. Утер рот рукой. И выругался. Длинно, сочно, с наслаждением.

— Ну, в общем правильно. Поделом. Извиняться не буду. Не привык. Хотя и надо бы, наверное. Видишь ли, Андре… Ты вот говоришь, собаки оглядываются… А то что я полгода живу, как на вулкане, ты знаешь? Ты же был, наверняка был возле дома, сам видел, что делают… Что хотят, то и делают… Суки! Со всех сторон обложили, как зверя…

Виктор Викторович то, Виктор Викторович се, а глаза добрые-добрые… Как у «Калашникова». — Он бросил вилку на стол.

— Ты на меня не смотри, как на дурачка. Если веришь — так верь до конца, а критика мне твоя на хер не нужна! Я сам себе критик… Дорасти еще… Чего не пьешь-то? Водка греется.

А вы все «Кристалл» предпочитаете? «Абсолют»-то получше будет, нет?

— Вот когда будет, тогда и предпочту. Русский человек должен пить русскую водку. — Тут он посмотрел на меня и почему-то смутился. — Это я так, в принципе.

— Да ладно, — успокоил я его. — Не русский я, не русский. Французский…

— Это ты папаше своему рассказывай, — пробормотал он. — Не пьешь, так жуй чего-нибудь. Вон шашлык, ребята делали. Остыл уже, зараза…

Ребят я видел. Всего его охраняло семь человек, считая двух водителей бронированных микроавтобусов «Мерседес», на которых мы ехали от Ясенево. Плюс еще человек десять постоянной охраны на даче. Внушительный итог-то получается. Даже для генерала.

— То-то я и смотрю, чего вы их держите? Шашлыки жарить?

— Ну ты это… Не дерзи особенно. Не те у меня года, чтобы как ты бегать. Им работы хватает, увидишь еще. Не дай бог…

— Ладно, Виктор Викторович. Я есть-то особо не хочу, вы бы мне лучше рассказали, чего у вас тут и как. Может, и у меня аппетит появится.

Он посмотрел на меня внимательно. Потянулся было к бутылке «Привета», но руку не довел, убрал.

— Ладно, Андре. Деваться тебе все равно некуда. Еще неизвестно, кому это все больше нужно, мне, дураку, или тебе. Тоже, кстати, не шибко умному.

И, помолчав немного, словно собираясь с мыслями, он заговорил: — Есть такой господин, Давид Липке. Кто он, откуда взялся — раскопать не удалось даже Интерполу. Собственно говоря, через них мы и столкнулись с этим субъектом впервые. Помнишь первую денежную реформу? Когда провели обмен полтинников и сторублевок? Ну, не важно. В декабре 1990 года швейцарцы пресекли одну сделку. Этот самый Давид вел переговоры об обмене в России 70 миллиардов рублей на валюту. Причем именно тех, старых рублей, и естественно, не по номиналу. Контракт должны были подписать в Женеве. Кто суетился с нашей стороны, швейцарцев не интересовало, а Давида они взяли. И отпустили. У них там не нашлось ни одного человека, который смог бы отнестись к такой сделке всерьез. И совершенно напрасно. Через два месяца наш тогдашний премьер обвинил одного англичанина в намерении обменять на нашем черном рынке уже не 70, а 140 миллиардов рублей. На 7,7 миллиардов долларов, соответственно. Случился скандал, англичанина с треском выперли, а ФСК поручили отследить это дело. Занимался этим я. И что ты думаешь? Оказалось, что вся эта чушь была устроена для отвода глаз. А реальная сделка спокойно состоялась, несколько вагонов — вагонов, понимаешь, денег спокойно вывезли за границу. А там предъявили их к оплате. По номиналу. Правительство в очередной раз село в лужу, позарез необходимый стране кредит пошел на погашение этого долга, поскольку оплаты утратившей всякое значение денежной массы требовало не какое-то государство, а частное лицо. Отгадай, какое? Правильно. Господин Липке.