Читать книгу "Почти англичане - Шарлотта Мендельсон"

Ей нужен дом, и именно дом Урсулы: глоток интеллектуальной твердости, невозмутимой семейной веры в себя – все, чему Марина так завидует, за что любит и ненавидит. Однако Урсула ее до сих пор не простила. Она винит Марину в том, что та променяла их дружбу на частную школу, удобно забывая все мелкие унижения и насмешки по поводу Марининой неуклюжести и помня только о ярких моментах: записках на латыни, поверенных друг другу секретах. «Твои воображаемые друзья», – зовет она скопом всех ее новых знакомых. «Они не знают тебя, как мы».

Урсула тоже ее не знает. Ей кажется, будто Марина такая же, как она: преданная, исполнительная, самоуверенная. Можно семь лет быть лучшими подругами, болтать на уроках и в метро, часами висеть на телефоне, писать друг другу двадцатистраничные письма, однако клятвы в вечной дружбе еще не гарантируют понимания. Есть и другой мир, где ты обедаешь с матерью и тремя старушками или ворочаешься в постели без сна, – мир, который никто не видит.

Марина скучает по Урсуле и поэтому позвонила, ответила на ласковые расспросы мистера и миссис П., посвятила подругу в свои мысли, если не чувства, относительно Зародыша, как та настойчиво именует Гая, и расспросила о планах на мистера Бернетта из Илингской школы для мальчиков, промелькнувшего в научной викторине. А потом заставила себя спросить об отце Гая.

– Ты шутишь, n’estce pas?[8] – спрашивает Урсула. – Уж ты-то должна его знать.

– Я не знаю. Случайно, не тот безгубый актер?

– Тебе там что, память стерли? Эй, это твоя лучшая подруга Урсула, помнишь меня?

– Прекрати. Ничего смеш…

– Ты забыла, как мы играли в «Уж замуж невтерпеж»?

– Когда выбирали исторического деятеля, которого больше всего хотим поцеловать? Я назвала Петра Великого, а ты сказала, что единственный здравый выбор – это Густав Адольф.

– Нет. Другая игра. В тот раз, у Софи, мы бросали имена в ее шляпку от Лоры Эшли, не фетровую, а ту, с шелковым шарфиком. И ели клубничное мороженое, насколько я помню.

– Ах, это…

То было время, когда они пытались заглянуть в будущее и – вопреки примеру родителей, слухам, здравому смыслу и всему, что знали о мальчиках, – пророчили себе долгую и счастливую семейную жизнь, послушных детей-вундеркиндов и первенство (или, по крайней мере, скромную славу) на любом поприще: от проведения школьных балов до руководства секретной службой. Тайные подростковые горести должны быть вознаграждены. «Это единственный способ спастись от… ну, сами знаете», – сказал однажды кто-то из них, и все подумали о своих матерях и притихли.

– Мне достался Харрисон Форд, – говорит Марина.

– А вот и нет, Харрисон Форд достался Кристине Коралик – мы взяли ее в игру. Она все спрашивала о сексуальных контактах, ты должна помнить. А мне выпал тот комедийный актер – жаль, что не Стивен Фрай. Нет, глупенькая, ты бесспорно вытянула Александра Вайни.

– Не «бесспорно», а «определенно», – поправляет Марина. – Я не глупенькая.

– И все-таки вытянула. Ну, что ты молчишь? Все ты знаешь – ты его по ящику видела. Парень из «Как делали королей». Софи по нему сохла, вот и бросила его имя в шляпу. У нас, если помнишь, был тогда период ментального промискуитета.

В шестидесяти шести сантиметрах от Урсулы, если провести по карте прямую линию, Марина вспыхивает при мысли о ежевечерних воображаемых оргиях в ванной комнате, до того провонявшей освежителем воздуха, что приходится дышать ртом, пока слезы буравят дорожки на висках и утекают в волосы.

– Ты его знаешь, – не отстает Урсула. – В пятом классе мы все были от него без ума. Мисс Ковс показывала «Нашу Англию» на сдвоенном уроке истории. Ты должна пом…

– Так это он? Боже! Серьезно? Я совсем забыла – ну конечно, Вайни! Но почему его нет в «Реестре»?

– Какая разница? Может, у тебя даже есть его книги. У меня есть «Влюбленные Тюдоры», это потрясающе. Софи явно читала какую-то, хотя там примерно восемьсот девяносто две страницы. Она могла бы тебе одолжить. Или ты теперь охладела, влюбившись в Зародыша?

– Прекрати. Вау! Я и не думала. Да, мы его любили…

– Вот именно, вау. Кстати, помнишь, как Роуз сказала…

– Мне пора, – говорит Марина. – Прости, но тех, кто опаздывает на утренний урок, казнят.

– Ох уж эти твои субботы… Ты до сих пор носишь форму? Она еще не всю кровь из тебя вытянула?

– Сама знаешь, ношу. Приходится.

– Ладно, ладно. Давай, скажи по-быстрому, зачем тебе знать об Александре Вайни? Ты там что, свингом занялась?

Марина объясняет зачем. Урсула пищит, как морская свинка.

– Ты шутишь?!

– Нет, это правда. Я думала, Гай… ну, не связала сразу. Он… такой заурядный, и совсем никакой романтики.

– Ты понимаешь, что это значит? У тебя все шансы. Выйти за него.

– За Гая? Он младше меня на год.

– Да нет же, за Гая Старшего. Знаменитого. Мы ведь так и хотели! По крайней мере, тебе придется попробовать. Мы связали себя узами.

– Не узами, а обетом.

– Уточним у Зои. Но это твой долг.

– Не сходи с ума.

– Кто еще сходит! Говоришь, Зародыш тебя пригласил? Значит, ты легко можешь с ним познакомиться. Скажи «да», и дело с концом.

– Не могу, – отвечает Марина, но в груди у нее разгорается странный жар: пустота, как любовь или голод. Она теперь вспомнила лицо Александра Вайни: далеко не юное, но отцы ее подруг не намного моложе.

– Можешь.

– Нет, Урс. Я буду выглядеть… глупо.

Мгновение Урсула молчит, а потом произносит:

– Ты обещала нам. Твоим старым подругам. Может, ты теперь считаешь нас детьми, но…

– Я так не считаю.

– Хорошо. Мы все обещали. Вот и все, что я хочу сказать.

Лора стоит у входа в Порчестерские бани. Остальные уже на лестнице, увлеченно разглядывают горизонт; они любят дуться на отстающих. В руке у нее трепещет письмо от мужа – сына Рози, отца Марины.

Он хочет вернуться.

Это чудо, заветная мечта сестер Каройи. Для них все мужчины священны: достаточно ввернуть лампочку, чтобы стать в их глазах божеством. Очаровательного и галантного Петера всегда чтили больше, чем зануду Роберта, старшего сына Рози. Лора была уверена, что, называя себя «иностранцем», Петер рисуется, – пока не встретилась с его родителями. Она словно очутилась в квартире где-нибудь посреди Праги или Вены: пластинки с классикой и книги по искусству, удивительная еда, фотографии, с которых отовсюду на нее глядел «Пэтэр», Святое Дитя: избалованное отрочество в торжественном макинтошике, статная юность с ухмылкой на губах – возле гордой матери с прической «улей», на чьей-то свадьбе.