Читать книгу "Метод Лиепа: Философия тела - Илзе Лиепа"

Нас всех беспокоит судьба Машки, и мы все принимаем в ней участие. Машке дан чудный характер: лучезарный, светлый и очень оптимистичный.

Когда она родилась, отец сказал: «ЭТА будет певицей». А когда Машка подросла, отдал ее в Большой детский хор под управлением Виктора Попова, где она занималась несколько лет.

Иногда мне кажется, что отец подталкивает меня, подсказывает, если Машке нужна моя помощь. После Щукинского училища, где все говорили, что у Машки — ГОЛОС, я взяла ее за руку и мы пришли в Гнесинский институт, потом в Центр оперного пения Галины Вишневской. Так началась ее новая жизнь. Теперь она серьезно занимается вокалом и существует в удивительном «пространстве» под опекой выдающихся мастеров — Галины Павловны Вишневской и Ирины Ивановны Масленниковой.

Я не знаю, как сложится ее творческая судьба. Но хочется сказать Машке слова, которые отец говорил нам с Андрисом: «Ребятки, если вы хоть немного постараетесь, какая у вас может быть интересная жизнь!»

Я зову ее «Машка», потому что все-таки она — маленькая.

Катя и Володя

В нашей семье они всегда были «Катя» и «Володя». Мы говорили: «Отец сегодня танцует с Катей». Или «Мы идем смотреть Володю в “Жизели”». И не было в этом ни тени фамильярности. А звучало для нас любовно, тепло и очень интимно. Как будто они наши.

И вся эта близость из детства. Сочинская галька санатория «Актер» разогрета солнцем. Вот Володя берет Катю на руки и несет. Так он делает каждый раз, когда Катя хочет купаться. Мне, наверное, одиннадцать лет. Я смотрю и замечаю — так никто не делает, только Володя.

Отец подкидывает меня Володе — учиться нырять с пирса вниз головой — я трусиха. А потом Кате — повторять за ней ее гимнастику. Я повторяю. Сажусь на шпагат, делаю port de bras. Наверное, я ей мешаю. Но она всегда ровная. И от себя не отвлекается, и меня замечает. «Тебе бы надо заниматься с Володей». — «Почему?» — «Потому что он бы увлекся, потом ему бы это быстро надоело, и ты бы гуляла.» Занимаемся.

Не могу оторвать глаз от Катиных стоп — невиданной красоты. Прихожу в номер и засовываю ступни в щель диванчика. Может, у меня когда-нибудь получится так же красиво тянуть пальцы?

Сколько бы ни было потом в жизни пересечений с Катей или Володей — они все помнятся и все тепло!

Будь это потрясение после «Ромео и Юлии». Мы с Андрисом вышли из театра и добрели до дома, не произнеся ни слова. Боясь разрушить волшебство. Или чудесные возможности потоптаться рядом с Володей, когда мы фантазируем что-то для вечера Марии Калласс или мистерии в Белом зале Пушкинского музея. Просто подышать его воздухом, умилиться маленькой дырочке на манжете дорогого свитера, захватить забытое им на рояле чеховское пенсне.

Все родное, все близкое.

У Андриса — своя история. Там и чудесный «Макбет», и гастроли с «Осколками», и незабываемая «Золушка» с Катей. Целая жизнь. А в моей балетной школе теперь есть зал «Катя и Володя». Утром захожу в подъезд. Девушка на ресепшен протягивает мне ключ: «Мы оставили вам для занятий зал “Катя и Володя”».

Память

Зоя, я умер! Ты приедешь меня хоронить?

Сон

Зоя, Света, Лина, Муханова, Большая Лиля по прозвищу Дон Базилио. Этот список можно было бы долго продолжать. Все это — поклонницы. Но все они очень разные, у всех разные отношения с Кумиром и с нашей семьей.

Все они были частью жизни отца, а значит, и нашей. Отец ценил своих поклонников, но к тем, кто составлял «стайку», облеплявшую его машину и у нашего, и у театрального подъезда, относился иногда с легкой иронией.

Поразительно, что некоторые из поклонников становились друзьями, а иные оставались рядом с отцом до его последних дней, а затем перешли «по наследству» к нам.

Муханова (кстати, потомок декабриста Муханова) была дама очень пожилая, но пылкая, как восемнадцатилетняя девушка. Сколько раз приходилось подбегать к телефону, чтобы услышать на другом конце прерывистые гудки, а потом в отчаянии сказать: «Па! Ну подойди же сам — это, наверное, Муханова». Наша мама ее не выносила, Муханова платила ей тем же.

Если в окне мы не видели около отцовской машины «пестрой стайки», мы знали, что Муханова точно притаилась где-то в кустах или за овощной палаткой. Мы с Андрисом над ней ужасно подтрунивали, а отец держал на расстоянии, раздражался ее докучливостью, но пропуск на спектакли все же оставлял.

По телевидению показывали премьеру телевизионного балета «Галатея» с отцом и изумительной Екатериной Максимовой. Мамы не было дома. А мы с Андрисом и отцом готовились смотреть балет. Стоял теплый апрельский день, и, открыв дверь на балкон, Андрис отметил: «Муханова на посту».

И вдруг отцу приходит мысль: «Ребята, давайте позовем Муханову посмотреть “Галатею”». Эта идея вызвала у нас бурю восторга — мы уже предвкушали, как за ее спиной вволю будем потешаться над пожилой «влюбленной барышней». А раз мамы не было дома, мы тут же привели наш план в исполнение.

Когда отец знаками подозвал Муханову к подъезду, а потом ввел в квартиру, она напоминала собачонку, которую приманили лакомством. Муханова была такая растерянная, такая жалкая — она не понимала, что происходит, — и наши с Андрисом хулиганские намерения моментально испарились.

И мы втроем, не сговариваясь, окружили ее вниманием, как самого дорогого гостя. Отец провел Муханову в комнату, усадил в самое удобное кресло. Кажется, кто-то из нас приготовил ей чай. Мы втроем расположились перед телевизором на полу, а она восседала, возвышаясь над нами: постепенно приходила в себя, осваивалась.

Такое замечательное качество было у отца — желание доставить удовольствие, просто так сделать что-то такое, чтобы у человека на душе стало тепло.

«Галатея» закончилась. Муханова ушла. И как-то всем нам было хорошо. Мы с Андрисом почему-то ужасно радовались, что вот эта смешная молодящаяся старушка с запахом лекарств сидела вместе с нами и оказалась совсем не смешной, а очень трогательной.

Когда Муханова умерла, отцу передали большую стопку одинаковых тетрадей, перевязанных грубой веревкой, — эти тетради назывались тогда «общими» и были ее дневниками. Она описывала каждую встречу, каждый спектакль, каждый разговор с отцом. И если бы не знать, кто автор, никаких сомнений не возникло бы — это писала юная, влюбленная девушка.

Лина Рабинович сейчас живет в Израиле. У нее две взрослые дочери и чудесный муж Давид. Когда я приезжаю в Израиль на гастроли, мы встречаемся на моих спектаклях, а потом всегда — в доме у Миши и Славы (Миша — последний массажист отца и его друг, а Слава — его жена). Мы сидим за столом. Слава — замечательная хозяйка, у нее все очень вкусно. На стене — фотография отца, и мы говорим, говорим. (В такие моменты я ловлю себя на мысли, что память этих людей о моем отце мне дороже, чем его известность артиста.)

История Лины Рабинович уникальна тем, что начиная с 1972 года, когда она случайно попала на «Легенду о любви», где отец танцевал Фархада, и до последнего его Спартака она была на всех (!) спектаклях отца, включая все поездки по стране: от Ленинграда до Новосибирска. Лина пропустила только один спектакль, потому что рожала вторую дочку.