Читать книгу "Обманувшая смерть - Анна Малышева"

– Ну, так говори! – остановился князь. – Видно, сегодня мне весь день придется выслушивать признания!

– Там… в той комнате… эта девушка очень больна сейчас… ее никак нельзя беспокоить! – запинаясь, выпалил драгунский офицер, и лицо его залилось стыдливым румянцем, как в детстве. – И она мне безмерно, бесконечно дорога! Не тревожьте ее, заклинаю вас памятью покойной матери!

Князь помедлил минуту, что-то обдумывая, разглядывая носки своих сафьяновых сапог, затем поднял глаза, принявшие загадочное выражение… Его бледные губы вздрогнули. Это должно было означать улыбку.

– Мальчик мой! – с глубоким чувством произнес он. – Как ты мог подумать, что я иду туда затем, чтобы кого-то обеспокоить? Я лишь хочу приветствовать наших дорогих гостей…

Когда под его торопливыми шагами заскрипели ступени ведущей наверх лестницы, потрясенный Архип перекрестился вторично.

* * *

То утро было для Майтрейи тяжелым. Глеб, еще не дождавшись рассвета, пришел наверх и неотлучно оставался рядом. Лечение ядами возымело действие – жар у принцессы спал. Но при этом ее какое-то время сильно лихорадило, а потом она вдруг замерла, не подавая признаков жизни. Доктор исколол ей обе руки, едва отыскивая вену, вливая раствор, который должен был вернуть Майтрейи в этот мир. Однако она как будто пребывала в глубоком обмороке. Это страшно беспокоило Елену, да и Глеб признавал состояние девушки крайне тяжелым. Его пугало то обстоятельство, что пульс время от времени исчезал, не прощупывался вовсе, словно сердце дало сбой. Между тем он влил ей уже более литра раствора.

– Придется прибегнуть к самым отчаянным мерам, – сказал он виконтессе и добавил странную для себя фразу: – Видит Бог, я этого не хотел.

Он закрыл глаза и на миг представил доктора Гааза, молящегося у статуи святого Антония Падуанского. Потом послал Мари-Терез в аптеку за ртутью и белым мышьяком, а кузине посоветовал молиться, если она еще помнит, как это делают.

Елена встала на колени перед иконами, оставленными здесь когда-то Евлампией, оглянулась на постель больной раз, другой… Перекрестилась и начала шептать молитву.

Когда князь Илья Романович осторожно открыл дверь, виконтесса все еще молилась, а доктор вводил принцессе в вену очередной шприц с раствором. Они его не видели.

– Так быстро обернулась, Мари-Терез? – спросил по-французски Глеб, не поворачивая головы. – Неужели в аптеке все закончилось?

Князь несколько растерялся и не знал, что на это ответить. Возникла пауза. Елена обернулась и при виде своего заклятого врага вздрогнула и тотчас поднялась с колен. Но Белозерский против всяких ожиданий даже не смотрел в ее сторону: его взор был обращен к сыну, который также оглянулся и замер, узнав отца, которого не видел семнадцать лет. Теперь, когда они оказались лицом к лицу и взрослый сын смотрел в глаза своему былому мучителю, убийце своей матери, их сходство поразило Елену. То было одно лицо, с породистыми крупными чертами, со странным жестким выражением серых глаз, одна и та же брезгливая, упрямая складка губ… У нее невольно сжалось сердце – Глеб явился мстить своему двойнику!

Борис, с помощью поддерживавшего его Архипа добравшийся до дверей, жестом отчаяния извинился перед Глебом за вторжение.

Пауза все затягивалась, и первым нарушил ее доктор.

– Извините, князь, что не могу в данную минуту встать и поприветствовать вас, – с подчеркнутой вежливостью, граничащей с издевкой, начал он, – как это принято в обществе. Я занят, как видите, вливанием солевого раствора в вену больной, умирающей от холеры. Вливание это необходимо производить как можно медленнее, дабы не поднять артериальное давление.

– Благодаря этим вливаниям, отец, Глеб и вернул меня к жизни, – робко вставил Борис, дрожавший всем телом не столько от слабости, сколько от страха перед скандалом, который мог сейчас разразиться у постели обожаемой им девушки. Не сумев остановить отца, он уже мысленно видел себя виновником ее смерти.

Но того, что последовало, не ожидал никто.

– Глебушка, сынок… – громкий, истеричный, какой-то механический шепот, сорвавшийся с губ Ильи Романовича, лишил всех присутствовавших дара речи и движения. Глеб смертельно побледнел. – Если бы ты знал, сколько я думал о тебе все эти годы! Прости дурного отца, лишившего тебя дома и детства! Прости, если можешь простить! Бог велел прощать врагов… Отец простил блудного сына, ты же помилуй блудного отца!

И он предпринял довольно заметную попытку преклонить колени перед Глебом, чем придал бы всей сцене некоторое сходство со знаменитым полотном Рембрандта, если бы сын прервал производимую им процедуру и согласился его обнять. Впрочем, колени Белозерского так и не были окончательно преклонены, он выпрямился, и все остались на своих местах.

– Я был подлецом! Чудовищем! – Теперь князь заговорил в голос. – Я желал твоей смерти! За это я буду гореть в аду!

В этот миг он взглянул, наконец, на Елену, желая проверить произведенный эффект, и наткнулся на ледяной взгляд, от которого его передернуло. «Дурно сыгранный спектакль!» – читалось в ее глазах.

– Я не знаю, что вам отвечать… – произнес, наконец, Глеб. Он закончил процедуру и, опустив глаза, чтобы не видеть отца, с мольбой протянувшего к нему руки, положил опустевший шприц на полотенце. – Все это уже ни к чему…

– Отец, милый отец, я до сих пор так мало вас знал! – Борис, растроганный порывом князя, принял все за чистую монету. – Это… Прекрасно! Я мечтал об этом дне так долго! Глеб, обними же отца!

Он делал брату красноречивые знаки, но тот не двигался с места и хранил молчание. Архип тихонько молился. На губах Елены показалась улыбка, от которой князю сделалось дурно. Так мог улыбаться призрак, подошедший ночью к изголовью своего убийцы.

Князь предпринял последнюю попытку.

– Прости меня, Глеб! – хрипло добавил Илья Романович, берясь за сердце. – Ведь я уж не молод… Никому не признавался, но теперь скажу… С недавних пор ни одной ночи у меня нет спокойной, такие страшные боли вот здесь… – Он передвинул руку выше, заметив испытующий взгляд молодого доктора. – И еще здесь… Жизнь моя была нелегка! Прости меня и позволь старику умереть с разбитым, но спокойным сердцем…

Борис, изнемогая от тревоги, вопросительно смотрел на брата. Глеб, избегая его взгляда, молчал. Виконтесса продолжала улыбаться. В воздухе повисло что-то тяжелое, давящее, близился взрыв, словно в заминированной горной породе огонь почти дошел до конца фитиля… И вдруг будто из-под земли раздался тихий, журчащий голос:

– Глеб Ильич… Глеб Ильич… Простите вашего папеньку…

Все взоры устремились к умирающей принцессе, о которой на время забыли. Майтрейи лежала с полуоткрытыми глазами.

– Господи, неужели спасена?! – воскликнула Елена, бросившись к воспитаннице. Схватив ее руки, она жарко их расцеловала. Девушка попыталась ей улыбнуться.

Илья Романович, не ждавший уже избавления, также осмелился приблизиться к постели. Почтительно поклонившись и утирая самые настоящие слезы, выступившие на его глазах от пережитого волнения, он с трепетом произнес: