Читать книгу "Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони"

«Наступление большевиков ужасно, согласен, – заявляет один из них. – Но будьте уверены, в подходящий момент мы исправим положение, раньше это нам всегда удавалось».

На лацкане его пиджака поблескивает партийный значок, поэтому он говорит «большевики» и согласно предписанию старается быть оптимистом.

Остальные отличаются меньшим оптимизмом, они не носят значок нацистской партии, и у них есть все основания в осторожных выражениях формулировать свои взгляды и опасения.

«Я ничего больше не понимаю, – разочарованно говорит довольно упитанный господин, предлагая мне крымскую сигарету. – Ведь победа была у нас уже в кармане, видимо, кто-то оказался несостоятельным и не справился с поставленной задачей».

Бывший служащий с некоторых пор уже не исполняющей свои обязанности администрации в Ченстохове достает целую пачку эстонских сигарет и заявляет с явной иронией в голосе: «В 1941 году наша пропаганда окончательно похоронила русскую армию, посчитав, что та не способна оказывать достойное сопротивление нашим войскам: сегодня красноармейцы ведут наступление на сердце Германии. Но самое лучшее в мире министерство пропаганды может позволить себе попасть пальцем в небо, не так ли?»

Повернувшись к соотечественнику со свастикой в петлице, он смотрит на него почти с вызовом. Позже, когда член нацистской партии удаляется в свою комнату, разговор становится более свободным: никто уже не старается тщательно подбирать выражения и прибегать к иносказанию. Мои собеседники не считают больше нужным скрывать свою озабоченность и глубокий пессимизм.

«Мы обязаны их остановить, хоть где-нибудь! – патетически восклицает кто-то, но тут же растерянно добавляет: – Но как это сделать, я тоже не знаю!»

Неожиданно звучит слово «капитуляция». Никто не знает, кто первым произнес его: просто оно прозвучало и все.

«Правительство должно уйти в отставку, – решительно заявляет один из постояльцев. – Я не думаю, что русские сошлют всех нас в Сибирь, американцы этого не допустят».

Оказывается, это был господин с крымскими сигаретами, которому довольно язвительно смеется в лицо бывший служащий с эстонскими сигаретами: «Как вы наивны, любезный. Если это будет не Сибирь, то тогда какой-нибудь другой район России. Мы разрушили их города, мы и должны их восстановить: от этого нас не сможет никто уберечь, да и не будет этого делать. Впрочем, неужели вы верите в то, что наше правительство уйдет в отставку, пока где-то в Германии есть хоть одна груда камней, за которой последний солдат занял позицию и из последней винтовки расстреливает последнюю обойму?»

В дверь стучат, громко и властно. Входит офицер вермахта, щелкает каблуками, вскидывает в приветствии правую руку и рявкает: «Хайль Гитлер!» Нетрудно определить, что это русский. На ломаном немецком вошедший спрашивает о комнате, которую для него забронировала какая-то комендатура, заказывает кружку кофе и с оглушительным «Хайль Гитлер!» поднимается к себе в комнату.

«Армия Власова (русский генерал Андрей Власов в 1942 г. попал в плен к немцам и создал «добровольческую» армию из предателей. – Ред.), – не скрывая своего раздражения, говорит немец с крымскими сигаретами. – С некоторых пор в Берлине полно этих типов. Иногда у меня возникает такое чувство, словно русские уже заняли столицу рейха».

Чтобы начать дискуссию, я возражаю, заметив, что власовцы друзья и союзники немцев. Один из постояльцев пренебрежительно машет рукой. По его мнению, все это движение Власова бесполезная затея, от которой ожидали слишком многого. Он считает, что этим людям нельзя доверять, ведь так просто спороть немецкие нашивки с мундира, а на их место пришить пятиконечную красную звезду. Достаточно только понаблюдать за их высокомерным поведением – они не просят, они приказывают, словно наносят удар кнутом. По словам моего собеседника, у него сложилось впечатление, что власти уже не доверяют даже собственной родине, а этих иностранцев используют для надзора за немцами. Впрочем, у Германии с давних пор была счастливая рука в выборе союзников. <…>

В половине первого ночи на улице завыли сирены: воздушная тревога. Мы уже давно ждали этого. Гостиница сразу оживает. Хлопают двери, раздаются торопливые шаги, скрипят ступеньки лестницы. Внизу, в холле гостиницы, постепенно собираются все постояльцы со своими узлами и чемоданами. Кроме пяти-шести немцев все остальные русские. Среди них странные личности с окладистыми седыми бородами и высокими меховыми шапками, в длинных зимних пальто и меховых рукавицах. Вниз по лестнице сбегают калмыки [западномонгольская народность на Нижней Волге] и татары [смешанная народность на берегах Волги, в Крыму и в Западной Сибири]: они носят красивые черные костюмы и высокие юфтевые сапоги, на их меховых шапках орел со свастикой. Еще пройдет минут десять, прежде чем самолеты будут здесь; несмотря на это, русские спешат укрыться в подвале, впереди всех татары. Мне объясняют, что они отступали вместе с нашими войсками. «Коллаборационисты, понимаете ли». Среди них есть врачи, адвокаты, инженеры, профессора, артисты. Их беспокойство возрастает с каждым километром, на который русские армии приближаются к Германии. Но, с другой стороны, их охватила какая-то безучастность, непонятная для нас летаргия. Действительно, в одной из национал-социалистических газет геббельсовского образца я недавно сам читал резкие обвинения в адрес этих русских эмигрантов, которые именно сейчас, когда опасность велика как никогда, сидят сложа руки, пребывая в полнейшем бездействии. Но в этой связи я вспоминаю и одного русского адвоката, который по секрету сказал мне однажды: «Часто упускают из виду, что и те русские, которые сейчас живут в Германии, остаются прежде всего русскими. Нас не раз оценивали неверно, и не всегда нам во вред».

Служба воздушного оповещения берлинского дивизионного командного пункта сообщает, что бомбардировочное авиационное соединение противника подходит к зоне зенитного огня. Я считаю целесообразным последовать примеру русских и отправиться в подвал. Вскоре фундамент гостиницы сотрясается от близкого разрыва бомбы. <…>

Несколько дней спустя я тащу свой тяжеленный чемодан на вокзал. О носильщиках остались одни только воспоминания из романов и рассказов довоенного времени. У входа в вокзал какой-то старик в лохмотьях и с седой щетиной на щеках предлагает мне помощь. Я пытаюсь объяснить ему, что чемодан очень тяжелый, и сопротивляюсь (только для вида), радуясь в душе, что избавился от своего груза. Старик бормочет что-то себе под нос, мне послышалось, что он произнес слово «русский». На перроне я предлагаю ему на выбор сигарету или банкноту в одну рейхсмарку. Он ни секунды не раздумывает, жадно хватает сигарету и склоняется передо мной как перед великим благодетелем в низком поклоне».

Юного немецкого войскового офицера, ротмистра (капитана) Герхарда Больдта, командируют в ставку фюрера в качестве офицера для поручений. Его первое впечатление о правительственном квартале Берлина:

«Пронизываемая ледяным ветром берлинская площадь Вильгельмплац совершенно безлюдна. Куда ни бросишь взгляд, натыкаешься на обгоревшие каркасы зданий, остатки кирпичных стен и пустые глазницы окон, за которыми раскинулись горы развалин. От восхитительного дворца старой рейхсканцелярии, возведенного в стиле барокко, символа эпохи Вильгельма, сохранился лишь сильно поврежденный фасад. Некогда украшавшие палисадник великолепные цветочные клумбы засыпаны обломками кирпича и битым стеклом.