Читать книгу "Мама, Колян и слово на букву "Б" - Диляра Тасбулатова"

Колян говорит:

– А че так? Спился, штоле? Белочка доконала?

– Его же на дуэли убили, ты что, Колян?

– А, да! Забыл совсем! Ну если б не на дуэли, все равно спился бы…

– Наверняка (говорю).

– А че стрелялся-то? Выпивку не поделили? (Колян че-та совсем после запоя съехал).

– Неизвестно. Но вряд ли. Выпивки у него было сколько хошь. Не бедный был чел…

Колян всплеснул руками:

– Вот идиоты-то! Если выпивки сколько хошь, зачем стреляться-то? Из-за бабы, штоле?

– Первый канал предполагает, что да, из-за бабы.

– Ишь, интеллигенты! (сказал Колян сокрушенно). – Из-за бабы стреляться, когда выпивки навалом! Это ж надо!

Путевые заметки

Умом Россию…

Есть у меня и «изячные» рассказы об интеллигенции и «высоких чувствах» (хотя это не совсем мой формат, извините).

Даже как-то и неудобно писать такое, но во времена оны увлекся мной один мужчина: такой интеллигентный (ну, поинтеллигентнее все же одного дедушки, который в поездке с полки сверзился – рассказ о дедушке будет впереди).

Ну вот, интеллигентный, значит, переводчик с французского. Хороший переводчик, кстати. И, что для меня главное, стебок, остроумный человек: ибо, сами посудите, нормальный переводчик, интеллигент, не стебок, увлечется мною и моими идиотскими рассказами? То-то.

Ну, в общем, любовь-морковь, такие дела. Увлекся. Интеллигент. Мной. Как ни странно. И, увлекшись, уехал на время он во Францию – язык свой французский совершенствовать.

Уехал, а я жду сижу. У окна типа. А из Парижа этот переводчик решил поехать в Бельгию – посмотреть на соборы и пр. (я ж говорю, интеллигентный, хотя водку хлестать здоров тоже).

И вот едет он в свою таки Бельгию, а напротив него сидит в поезде француз такой, тоже как бы интеллигентный.

Ну, разговорились, то да се… Мой переводчик предложил французу коньяку – путь дальний, сидеть так просто скучно. Ну, коньяк, то да се, начали трепаться, языки развязались. Француз (мой переводчик потом хохотал и говорил – ну, прямо точно разговор Пьера Безухова с Рамбалем получился) вдруг начал откровенничать, какую-то лабуду стал нести, какую он интрижку завел где-то там, за границей (как раз в Польше, ну точно как тот Рамбаль).

И вот мой переводчик вдруг говорит этому Рамбалю (что ему не очень-то было свойственно): «Ах, какую я женщину встретил!»

Рамбаль говорит:

– Красивая, наверно?

– Да какое там! – говорит мой. – Так себе…

Рамбаль говорит:

– Ну, наверно, интеллектуальная?

Мой говорит:

– Да какое там! Дураковата, если честно… (сам он и вправду интеллектуал патентованный).

Рамбаль не унимается:

– Образованна, поди?

Мой опять:

– Ну уж это точно нет!

Рамбаль уже не знает, что и сказать, и говорит:

– Фигура? Изящество?

Мой говорит:

– Здоровенная баба! Не обхватишь!

Рамбаль уже трезвеет от ужаса:

– Но добра, наверно, колоссально, мать Тереза?

Мой говорит:

– Ага, добра, может так врезать!

– ?!

И вот тут Рамбаль этот, условный среднестатистический француз, интеллигент, преподаватель, читавший Толстого, говорит избитую фразу типа того, что, мол, русская душа – такие потемки, такие потемки…

И опечалился что-то.

Протрезвел.

Остаток пути, как пишут в женских романах низкого пошиба, прошел в гробовом молчании.

Кое-что о Бодрийяре

Давно дело было, когда я еще во ВГИКе училась, и ездила, чтобы сэкономить, домой в Алма-Ату на поезде – трое с половиной суток, между прочим.

Ну, вот.

Ехать было очень скучно: лето, жара, вонь. И почему-то все в том поезде, как Чаплин в одном своем фильме, ели арбузы от уха до уха, так что края арбузного ломтя в ушах торчали. И все это воняло, поезд страшный, как в двадцатых годах («грохочущих», хе-хе-хе). Едем, едем, конца-края не видно…

Заняться нечем, книжку, что взяла с собой, уже прочла. И вот, думаю, надо пойти помочь проводникам: чтобы размяться.

Сказано – сделано. Пошла напрашиваться. Они, правда, удивились, но и обрадовались, они уставали очень, дали мне даже какой-то синий халат свой, и я пошла чай разносить по вагону.

И вот там в одном купе сидит такой интеллигент, искусствовед из Москвы, на какую-то научную конференцию едет.

Мы с ним языками зацепились, то да се (говорили о Бодрийяре, тогда почему-то Бодрийяр в моду входил). Он поражен был и спрашивает меня: «Я, говорит, часто езжу в поездах, самолетов смерть как боюсь, и никогда не встречал проводницу, чтобы она Бодрийяра читала» (а тогда его и из интеллигентов мало кто читал, только-только в моду входить начал). Откуда, мол, у вас такая выучка, у проводницы?

А я ему говорю на голубом глазу: «А у нас в Казахстане без сдачи особого экзамена – философия там, литературоведение, киноведение – в проводницы не берут, такой закон».

Он был потрясен, все переспрашивал меня, мол, другие ему не показались такими образованными. Потом мы с ним виделись, много позже, и он мне рассказал, как облажался (он очень наивный): на обратном пути завел разговор про Лотмана с проводницей, та на него посмотрела как на идиота и чуть ли с поезда не ссадила – думала, псих…

Трансвестит

Как-то ехала я в поезде. Сосед по купе оказался фашист какой-то: все время ругался, всех ненавидит. Вот я и курила в тамбуре. А там ко мне стал клеиться пьяноватый дядька. Не агрессивный, правда. Но мне он сильно надоел. И я ему говорю (скорбно так):

– Не могу привыкнуть…

– К чему?

– К мужским ухаживаниям…

– Почему это? Вроде не девочка уже.